На этот угрюмый холодный мир опустилось оцепенение, которое странным образом расслабляло, успокаивало, отвлекало. Леро стояла, нежась в холодеющих лучах заката, оглядывая бескрайнее царство созвездий, раскинувшееся под ногами на весь горизонт и угасающее вместе с солнцем, что опускалось в бездну... Наконец темнеющий оранжевый диск исчез. Океан огоньков под ногами потух. Опустились прозрачные сумерки. Ажурно-зубчатый горизонт отсекал сиренево-красное мерцание неба от густой черно-лиловой тени внизу. Кламмат, остановившийся рядом, тронул Леро за локоть. Они развернулись и погрузились во мрак расселины.

Искры звезд и облака туманностей, которые отсюда были видны очень ярко, струили хрупкий бриллиантовый свет. Стены ущелья, пронизанные загадочным минералом, сверкали в ответ небесам самоцветовой паутиной — когда глаза забыли свет заходящего солнца, им хватало этого бледного блеска, чтобы находить дорогу среди крошеных камней. Кламмат шел, останавливаясь у черных провалов пещер; направив стереомат, он изучал интерьер, шел дальше, исследовал новый вход, пока, наконец, не нашел что было нужно.

— Переночуем здесь, — он обернулся к Леро. — Она неглубокая, но дно внутри поднимается. Не утонем, — он указал на восток.

Леро посмотрела вперед — над дальним концом ущелья звездный ковер растворялся в неясном мраке.

— Ветер сюда не проходит, — кивнул Кламмат. — Можно дышать. Внутри вообще будет нормально, — он повернул и прошел под свод.

Они присели, прислонившись спиной к стене. Капсула переставала действовать; тело снова наливалось болью, камень пронзал вяжущим холодом.

— Дай таблетку... — язык еле двигался.

— Пока можешь — терпи.

Кламмат встал, отцепил карабин, снял ранец. Расстегнув клапаны, снял костюм, вывернул наизнанку и устроил из него подобие кресла — сиденье-подстилка на пол и подкладка-спинка к стене. Леро пересела на плотную, какую-то как бы упругую ткань.

— Такой обалденный... Так тепло и уютно.

— Не выдумывай, — Кламмат отстегнул клапан на ранце. Во тьме засиял зеленый глазок статуса группы питания. Глазу, давно привыкшему к темноте, огоньков ранца и карабина вполне хватало.

— Клам, а что там случилось? Перед камнями, когда сгорел этот другой, с разрядником...

— Парный разряд, — сказал Кламмат, присев рядом и вытянув ноги. — Бери шоколад, — Кламмат вытащил плитку. Упаковка замерцала мягко в свете маленьких огоньков.

— Нет... Что-то не хочется... А ты почему не ешь?

— То же самое.

— Ты уже несколько дней «то же самое». Разве так можно?

— Можно.

— Ну, и дурак... Ну ничего, когда отсюда выберемся, я за тебя возьмусь. Сейчас устала... А ты таблетку еще не даешь.

— Леро, я тебе говорил, — сказал Кламмат устало. — Постоянно нельзя. Только когда невозможно терпеть. Так, что, например, мешает идти.

— А что может быть?

— Можешь просто упасть и дальше ни шагу.

— А ты меня понесешь... Парный разряд — ну да, вокруг тогда вспыхнуло как-то странно... Ну, а с тобой что случилось?

— Индуктор защиты на самом деле — костюм. Радиусы защиты — как бы его «аура». Не знаю, как объяснить без терминов... В трех словах, есть такое понятие — радиус. Оно определяет тактику ландшафтного боя. Радиусов бывает четыре — два внешних, два внутренних. Внешние радиусы определяют эффекты атаки, внутренние — эффекты обороны. Костюм непосредственно определяет внутренние. Радиус активной защиты — от шести до двенадцати метров, и радиус внутреннего предела — от трех до шести. Между ними получается зона активной защиты. Начинается, усредненно, здесь, — Кламмат потрогал подстилку, на которой расслабилась Леро, — а заканчивается, соответственно, там — где радиус активной защиты.

— Тэ-гэ-эс?.. — пробормотала Леро.

— В том числе. Пришедший заряд проникает под радиус активной защиты — на определенную глубину — и там как бы вязнет. Посредством такого проникновения заряд собственно и нейтрализуется. Это проникновение называется «пробой». Есть такой термин — глубина пробоя...

— И если глубина до радиуса внутреннего предела...

— Плазмостатический шок. При определенной конфигурации разрядов плазма в зоне активной защиты как бы «становится». И костюм, как связанный индуктор, «перегревается». Не в прямом смысле, конечно, ты поняла... У сосунков это называется «хлебнуть нирваны». Очень неоднозначное состояние — не мертвый, но и не живой как следует. Все реакции заторможены, происходят, но медленно и нестабильно. Через сутки эта «нирвана» проходит — иногда дольше, зависит от магнитного поля точки. Обычно проходит. Если нет — нужна специальная камера, в стационаре... Иногда помогает.

— То есть? — Леро бессильно повернула голову.

— Летальность — шестьдесят восемь процентов. Это все обратная сторона медали, потому что, повторю, индуцирует шок костюм, — Кламмат снова потрогал ткань, на которой расслабилась Леро, коснулся колена. — Мне повезло, — сжал колено спокойными пальцами. — И особенно повезло, когда лежал без сознания, — Леро различила, как он улыбнулся. — Теперь моя очередь.

— Лучше не надо, — Леро положила свою ладонь на ладонь Кламмата. — Давай без контуберналов. Ведь можно и так быть вместе, — она сжала ладонь. — Без плазмостатических шоков. Без глубины пробоя...