Толпу внезапно угомонили два пожилых японца в шёлковых кимоно серо-стального цвета, должно быть местные должностные лица. Их знаками отличия служили изогнутые мечи за поясом с длинными рукоятками, обвитыми шнуром. У обоих японцев было выбрито темя, что придавало им глубокомысленный вид. Один из чиновников произнёс несколько слов спокойно и властно. Толпа моментально притихла и расступилась. Тот же чиновник сказал что-то с приветливой улыбкой прибывшим, очевидно, произнёс небольшую приветственную речь, и выразительным жестом пригласил их следовать за собой.

Они шли по чистой и опрятной улице селения. Их провожали любопытными взглядами жители, стоявшие в дверях домов. На лотках перед раскрытыми настежь лавками громоздились разные товары: рыба, фрукты, керамическая посуда. Они подошли к дому, который выглядел поболее и позажиточнее других. Перед домом был разбит маленький садик с карликовыми деревцами и водоёмом, в котором плавали золотые рыбки. Дорожки садика покрывал слой мелкого гравия. Старший из чиновников, видимо мэр или староста селения и хозяин дома, раздвинул створку двери, и японцы с гостями вошли внутри помещения. Они очутились в просторной комнате, совершенно пустой. Её пол был выстлан соломенными матами-циновками, стены оклеены светлой бумагой. Японцы оставили у порога сандалии и что-то сказали гостям. Те, по примеру хозяев, также разулись, оставляя обувь у входа. Хозяин подошёл к глухой стене и раздвинул её. Стена состояла из деревянных рам, обтянутых бумагой и свободно передвигавшихся в пазах балок.

Во второй комнате на циновках пола лежало несколько плоских шёлковых подушек, заменявших, как видно, мебель. В углу стояла фарфоровая ваза с букетом цветов да на стене висел какой-то пейзажный рисунок в рамочке. Вот и вся обстановка. Хозяин гостеприимным жестом пригласил гостей рассаживаться на подушки. Гости повиновались, ощущая неудобство от непривычной позы. За ними последовали и хозяева.

Японцы представились гостям, назвав свои трудновоспринимаемые для европейского слуха имена. Представились и прибывшие, коверкая свои имена на голландский лад, как было условлено ещё на корабле.

— Руси, спаньол? — спросил старший чиновник, всматриваясь в гостей испытующе.

— Нихт, ноу, — решительно ответил Степанов, замотав головой в знак отрицания. — Холландер, холландер мы. — Он несколько раз повторил единственное знакомое ему голландское слово — «холландер», то есть голландец.

— О, холландер, — подхватил японец и заулыбался.

Разговор никак не клеился. Винблад скверно владел латынью и попытался было произнести несколько фраз на языке древних римлян. Но его скромные знания этого языка оказались бесполезными. Японцы его не поняли. Перешли на язык жестов. Степанов попытался передать на этом красноречивом языке, что их голландский корабль торговал с русскими, скупал пушнину, а теперь идёт в Нагасаки.

— О, Нагасаки! — воскликнул японец и снова заулыбался.

Тут посланник Беньовского вспомнил о своём спутнике-камчадале.

— Айна, Мацумай, — заговорил Степанов, показывая на камчадала и делая широкий жест — нет ли, дескать, в селении человека, побывавшего на Мацумае и знающего язык тамошних айнов. Чиновники поняли его и, заулыбавшись, закивали головой. Есть такой человек. Хлопками в ладоши хозяин дома вызвал слугу и что-то коротко и властно приказал ему. Тот отвесил глубокий раболепный поклон и вышел.

Вошёл другой слуга с чёрным лакированным подносом, уставленным маленькими фарфоровыми чашечками с каким-то напитком и разнообразной едой. Все чашечки были разных размеров, разной формы и разной расцветки. Подавать гостям одинаковую посуду означало бы, по представлениям японцев, проявлять самый дурной вкус.

Пока отыскивался знаток айнского языка, хозяева потчевали гостей. Предложили выпить по чашечке сакэ, рисовой водки. Сакэ было слегка подогретое и имело специфический неприятный запах. Всё же выпили с удовольствием, закусили салатом из побегов молодого бамбука и креветок, сырой рыбой, приправленной редькой, рисовыми лепёшками. Жестами и улыбками поблагодарили хозяев и похвалили еду.

Тем временем первый слуга привёл купца, прежде промышлявшего на Мацумае. Долгое время он вёл торговлю с айнами и неплохо научился болтать по-айнски. Беседа через двух толмачей наладилась не сразу и с трудом. Купец владел диалектом южных айнов, а камчадал — северных. Эти два диалекта значительно отличались один от другого и по лексике, и по произношению. Всё же Степанов и Винблад сумели кое-как объяснить, что прибыли они на голландском судне. Они посетили русские берега для заготовки пушнины и торговли, а сейчас идут в Нагасаки, также для торговли.

— Это голландец? — спросил второй чиновный японец, указывая на толмача-камчадала, и в его вопросе Степанов и Винблад уловили нотки недоверия.

— Разве он похож на европейца? — ответил Степанов, взвешивая ответ, чтобы рассеять сомнения недоверчивых японцев. — Это камчадал, житель русской Камчатки. Большой земли, которая лежит к северу от Курильских островов.

Толмач-камчадал передал приблизительный смысл сказанного по-айнски. Толмач-купец пересказал его по-японски. Японцы закивали головой. Старший спросил: