Шрифт:
С визгом отскочила роликовая дверь ближайшей теплушки, в белых нательных рубахах из вагона выскочили солдаты и ринулись на бандита.
Ничего этого Михась уже не видел и не слышал…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
– Почему - «Мосты»?
– хмуро спросил Лешка, увидев за окном вагона станционную вывеску.
Соня прикрыла глаза. «Слава богу, заговорил! Два часа молчал…»
– Наверное, потому, что здесь два моста через Неман. Излучина. Есть хочешь?
Есть Лешка не мог. Он думал о том, что где-то в больнице в эти минуты проснулся Михась Дубовик, слабый, беспомощный и одинокий. А Лешку увезли. И никто к Михасю в больницу не придет. Легко так жить, а?
– Сейчас, наверное, Антон уже у Михася в больнице, - сказала Соня.
Лешка воззрился на нее. Что она - умеет мысли читать? И потом - почему Антон? На кой нужен сейчас Михасю капитан милиции?
Эту фразу Лешка произнес вслух.
Соня вздохнула.
– Ты же, Лешенька, ничего не знаешь. Голуб усыновил Михася.
Разумеется, у Лешки открылся рот.
– Чего сделал?
– Откровенно говоря, даже я не ждала от Антона такой… прыти. Ну, мы подъезжаем. Через час будем в райцентре. Соскучился по брату?
Они сошли на разъезде, где стоял один-единственный домик. Сразу же за ним белая от пересохшего песка проселочная дорога упиралась в стену векового соснового бора.
– Это - пуща?
– спросил Лешка.
– Она самая. Партизанская колыбель и - «Смерть оккупантам!»
– А где же этот… райцентр?
– За лесом, две версты.
Лешка нес Сонину полевую сумку, а она легко помахивала объемистым портфелем. В нем лежала пара Лешкиного белья, Митина тенниска и какие-то вещи женского обихода. Предполагалось пробыть в районе не меньше недели.
Откуда у Сони взялись его майки и трусы, а также рубашка брата, Лешка как-то не подумал. Между тем Соня могла кое-что рассказать о своем визите на квартиру Вершининых. Фелиция Францевна наотрез отказалась выдать белье квартирантов: «Пани меня принимает за дуру? Они мне кругом должны, сами сбежали, а вас подослали за вещами. Пусть пани даже не надеется. Только через суд. Я ему покажу, как в ковры стрелять».
У Сони не было ни минуты свободного времени. Она попросту отодвинула хозяйку в сторону, вытащила из-под кровати чемодан и стала отбирать белье.
– Это грабеж!
– завопила Фефе.
– Вы… вы какая-то партизанка.
– Именно, - спокойно ответила Соня, укладывая вещи в портфель.
– Вы такая же нахалка, как и сам пан Вершинин!
– продолжала верещать Фелиция Францевна.
Соня застегнула портфель, обняла хозяйку за талию и перегнула ее через колено.
– Это тебе за нахалку! Это - за Диму Вершинина! Это - за все остальное!
Она трижды хлопнула ее портфелем ниже поясницы и ушла. Фелиция Францевна была настолько потрясена совершенным над ней насилием, что не издала ни звука. Она так и осталась сидеть на полу с открытым ртом, ошеломленно потряхивая белесыми кудряшками.
Сейчас Соня громко смеялась, вспомнив вытаращенные глаза квартирной хозяйки.
Соне весело становилось в лесу. Она входила в него, как входят в хорошо знакомый и любимый дом. Пусть в нем бывали не только радости, но и горе - он все равно любимый. Она запела их партизанскую:
Ой, березы да сосны, Партизанские сестры…– Окопы!
– заорал Лешка и помчался с дороги к небольшим холмикам среди рыжих сосен.
Да, это были остатки окопов неглубокого профиля. За год они потеряли четкость и на дне их выросла крапива.
Осыпавшиеся песчаные брустверы были направлены в сторону железной дороги.
Лешка самозабвенно лазил по ячейкам для стрельбы лежа и с колена, обжигал до волдырей руки крапивой, копаясь в хвое и песке на дне окопов. Меньше чем через пять минут он был обладателем пригоршни зеленых гильз, заплесневелого махорочного кисета и ржавого автоматного затвора. Забыв о Соне, он уселся на сосновые шишки и стал сочинять…
Кисет принадлежал, конечно, молодому бойцу-сибиряку. У него кончались патроны. Чтобы сосредоточиться и стрелять наверняка, он закурил, но тут фрицевская пуля раздробила его автомат и ранила бойца. Кисет выпал, товарищи оттащили раненого в тыл…
– Здесь вел бой партизанский заслон, - сказала Соня Курцевич.
– Каратели высадили из эшелона целый батальон эсэсовцев. Хотели прорваться в село на помощь окруженным полицаям. Им нельзя было дать соединиться.
– Не дали?
– спросил Лешка.