Шрифт:
— Изумительная скрипка, — сказал Ламбертен, обращаясь к коллеге.
«„Страдивари“ заинтересовал его больше Глории!» — подумала Жюли.
— Ваша сестра удивительная женщина, в ней так много жизненной силы! — Невропатолог перешел на профессионально-участливый тон. — Понимаете…
— Доктор Ламбертен, объясните же наконец, что с моей сестрой! — перебила его Жюли. — Глория очень изменилась за последнее время. Она явно чем-то угнетена.
— Так и есть. Выскажу парадоксальное предположение: думаю, мадам Бернстайн до сих пор не осознавала всерьез, по-настоящему, что скоро отпразднует столетний юбилей. Эта мысль забавляла ее, казалась оригинальной, но не вызывала ассоциаций с… концом пути. А теперь она прозрела и обнаружила, что стоит одна на краю могилы. Ваша сестра всю свою жизнь была окружена заботой. Вы ведь никогда ее не покидали, я прав? У нее нет опыта одиночества, она ни разу не оставалась наедине с собой, а теперь слава и любовь в прошлом, зал опустел…
— Вы правы, — тихим голосом произнесла Жюли. — Я уже целую вечность это знаю.
— Заранее прошу прощения за свой вопрос, и все же: вы верующий человек?
— Не слишком.
— А она?
— Глории никогда не хватало времени на Бога.
Они пошли в парк, и Ламбертен продолжил свои рассуждения:
— Что ей остается? Бунт. В первую очередь против собственного окружения. Она сейчас похожа на дикое животное, попавшее в капкан. Второй стадией будет депрессия. Потом…
Доктор Приёр перебил коллегу, спросив почтительным тоном:
— Вы не думаете, что соседство с другой столетней юбиляршей…
— Ну разумеется! — воскликнул Ламбертен. — Человек, которому пришла в голову идея подобного соседства, сам того не ведая, совершил настоящее преступление. Знаете, как говорят: «Двум аллигаторам в одном болоте не ужиться». Несчастные старушки сожрут друг друга. Только так они могут заставить биться свои усталые сердца. Кто возьмет верх? Обе повелевали миром, но их гордыне нужна еще одна вещь: последняя победа над соперницей.
— Значит, вы не рекомендуете нашей пациентке переселяться в другое место?
— Конечно, нет, она не переживет бегства с поля боя. Возможно, она отступит, почувствовав, что проигрывает, но меня бы это удивило.
— Это ужасно, доктор, — говорит Жюли.
Ламбертен пожимает плечами и осторожно берет ее за руку.
— Разве это не самая ужасная вещь на свете? Жизнь мучает людей, они с ней борются, так-то вот, дорогая мадам…
— Вы собираетесь лечить мою сестру, чтобы она могла продолжать…
Голос Жюли дрогнул, ей стало стыдно.
— А что бы вы сделали на моем месте?
«Я уже там…»
— Вот как мы поступим, — привычно мягким тоном заключает доктор Приёр. — Выпишем снотворное, придумаем диету, поможем успокоиться. А потом…
Он притянул к себе Ламбертена и Жюли и продолжил, понизив голос до шепота:
— Мне пришла в голову одна идея. Мадам Бернстайн собираются наградить орденом Почетного легиона. Я постараюсь ускорить церемонию. Она наверняка попала в список 14 июля, но вручение решили отложить до ее юбилея, то есть до 1 ноября. Попробуем поторопить события!
— Отличная мысль, — соглашается Ламбертен.
— Это будет непросто, сейчас лето, время отпусков, — покачал головой Приёр. — Но несколько недель, максимум два месяца, у нас есть.
Они идут по влажной траве, вдыхая ароматы напоенного солнцем дня, и Жюли быстро производит мысленный подсчет. Два месяца… Она тоже может продержаться два месяца, но лучше принять срочные меры.
— Держите меня в курсе, — учтивым тоном просит Ламбертен.
«Он наверняка забудет о Глории, как только поднимется на борт катера…» — думает Жюли.
Эта древняя старуха прожила очень счастливую жизнь — в отличие от политических эмигрантов и умирающих от голода африканских детей.
Жюли возвращается к сестре.
— Прелестный человек, — говорит Глория. — Умеет слушать. Но ошибается, считая меня неврастеничкой.
— По-моему, никто и словом не обмолвился о неврастении. Доктор Ламбертен нашел тебя слегка нервной, возбужденной, но все войдет в норму, как только ты привыкнешь к новому соседству. Он советует принять приглашение — докажешь всем, что ты выше всех и всяческих пересудов. Недостаточно отпраздновать день рождения, чтобы стать столетним юбиляром. Природа оказывает эту честь, когда видит старую даму вроде тебя, молодую душой, шикарную, отлично сохранившуюся во всех отношениях. Так сказал доктор Ламбертен, прощаясь со мной. Джина тоже хорошо держится, но ей не избавиться от вульгарности кокотки, как говорил папа, помнишь? А еще он бы наверняка назвал ее потрепанной, облезлой, муленружевской.
На лицо Глории вернулись краски, она разулыбалась счастливым воспоминаниям.
— Надену белый фланелевый костюм, — мечтательно произносит она и вдруг прикрывает лицо ладонями, поддавшись приступу паники. — Нет, Жюли, мне не хватит сил. Здесь я в безопасности, меня окружают вещи, которые я люблю, а там…
— Мы тоже там будем — Кейт, Симона, я… С тобой ничего не случится.
— Правда?
— Ты сделаешь ей подарок — что-нибудь небольшое, изящное. Поищи среди своих украшений, тех, что надоели. Это произведет впечатление… Лучше подобрать броскую вещицу, Джина ведь неаполитанка… Побудешь недолго, и мы вернем тебя домой в целости и сохранности.