– Люби-имая Та-аня, - умильно шептал Мороз, продолжая меня тискать, будто обожаемого питомца.
– Моя красивая, нежная человечка. Наконец-то пугливая.

Я впервые всерьез задумалась о том, с насколько странным мужчиной связалась.

– Моя-а, - повторил чудак с непередаваемым наслаждением в голосе.
– Та, кому я нужен.

Я вдруг остро осознала, что как-то не совсем верно все это время воспринимала мужа. Наивная человечка оценивала его с точки зрения человечности, а он не человек вовсе.

Мороз меж тем чуть отодвинул меня, наклонился и начал настойчиво целовать. Не слишком умело, но требовательно, с силой прижимая меня к себе. Потерянное желание побыть слабой женщиной сильного мужчины вспыхнуло снова, только на этот раз приправленное страхом оно затаилось в груди. Я вновь остро ощутила свою относительную наготу. Тихий стон сорвался с его губ. Он задрал подол сорочки и стянул ее с меня через голову. Теперь я всем телом чувствовала его куртку и брюки. Мороз подхватил меня и уложил на перину из мягкого снега. Завороженная плавными быстрыми движениями, я наблюдала, как он раздевается. И снова горячий, сильный, всепоглощающий. Я плыла по волнам наслаждения, чувствовала его в себе, теряясь в собственных ощущениях. На этот раз он подарил мне истинное удовольствие. Я растворилась в нем и в его стихии.

***

– Мать вашу!
– восхитилась Рататоск.

Довольная своим внешним видом я покрутилась перед зеркалом в спальне. Платье было не просто потрясающим. Оно было восхитительным, шикарным и обалденным одновременно! Короче говоря, впору было брать уроки у профессора на тему кратких и крайне эмоциональных эпитетов, заменяющих витиеватые речевые сложности. Впрочем, профессор уже выразилась.

– Я о такой сказочной прелести всю юность мечтала, - поделилась я сакраментальной детской тайной.
– Волшебно...

Я покрутилась еще немного, приподняла подол и изобразила грациозный реверанс. Тончайшее снежное полотно окутывало мое тело, подстраивалось под движения и произвольно меняло оттенки от идеально белого до почти синего. Корсаж на груди отливал перламутром, юбки струились. В волосах сверкали снежинки и изящная диадема из тончайших льдинок. Снежная королева! Нет! Прынцесса!

– Да-а-а, - благоговейно, даже с придыханием согласилась белка.
– Это волшебство да мне бы в койку...

– Что?
– резко обернулась я.

– Что?
– резко обернулась Рататоск. Она стояла на подоконнике, опираясь передними лапами на стекло, и смотрела на меня озадаченно.

– Что тебе в койку?

– Его!
– она кивнула на улицу и вновь уперла нос в стекло.

Я подошла ближе и тоже выглянула. За домом толпилась родня. Братья переговаривались, галдели и то и дело радостно похлопывали Мороза по плечу.

– Кого его? Я думала, ты платье мое хвалишь. Даже Тина похвалила, - я покосилась на кошку, мирно посапывающую посреди кровати.

– Она не хвалила. Она просила разбудить, когда пойдем. А ты знаешь, как его зовут?

– Кого?
– я снова сосредоточила внимание на Морозе и его окружении.

– Вон тот кудрявенький, высокий, жилистый, мужественный очаровашка.

Я сощурилась.

– Вон та швабра? С длинными руками?

Я внимательно понаблюдала за передвижениями младшего из зрелых братьев.

– Сама ты швабра!
– обиделась за мужчину-мечту Рататоск.
– Так он свободен или как?

– А зачем он тебе?

– А тебе Мороз зачем?

Я осознала, что ступила на тонкий лед. Либо я чего-то не знаю и в этом мире всякое чудо - реальность, либо моя собеседница упустила из виду некоторые незначительные детали.

– Рататоск, ты только не обижайся, но ты же белка.

– И?
– хлопнула на меня удивленными глазами она.

– А он... Такой... Вполне себе... антропоморфный.

Рататоск похлопала глазами еще немного, потом оглядела себя, сказала озадаченно "я об этом не подумала" и резко рухнула на пол. Не успела я опомниться, как с пола поднялась фигуристая коротышка. Талия осиная, глаза живые черные, губы упрямо сжатые и кончиками ушей шевелит. Посмотрели на меня метр пятьдесят с кепкой, развернулись и понеслись к выходу, весело виляя голыми ягодицами.

– Тина, не дай разрушить мою свадьбу!
– взмолилась я.

– Мыр, - сказала Тина. Ее как раз разбудил грохот шлепнувшегося на пол беличьего тела. Она спрыгнула с кровати и понеслась за беглянкой. Что произошло, когда обе скрылись из виду на кухне, я, к моему глубочайшему сожалению, увидеть не успела. Выскочила из комнаты и увидела обеих уже в итоговой позе: Тина сверкала глазищами, била хвостом по полу и красноречиво шипела у кухонного стола, Рататоск сидела на столе, шевелила носом и не менее красноречиво отвечала кошке на неизвестном наречии.