– Ёлы-пылы. Гор, я больше ни капли тебе не дам.

– Налей ещё литрик. У меня горе. Я сегодня деда схоронил.

Язык у меня уже заплетался, и студент не торопился выполнить последнюю просьбу умирающего брата по разуму, ибо таковой меня уже оставлял, потому я добавил с душераздирающим стоном:

– О-о-ох… сейчас болевой шок наступит. Спазм, удушье – и конец.

– Ты врёшь, Гор. Когда ты успел деда похоронить?

– Это ещё что, – долго сдерживаемые слёзы заструились по стеклам, и я смахнул их платочком дворников. – Я его убил. Непреднамеренно.

– У тебя глюки, Гор, – Дима дрогнул, но плеснул куда меньше литра.

– Вот жлоб! – пожаловался я на него облакам. – А еще братом назвался. Я сильно ранен? Ничего не чувствую.

– Обгорел. Дыра в корпусе справа. Дверца на одном шурупе висит.

– Ты не лучше выглядишь. Кто тебя так?

Он махнул рукой, и я заметил, что она плохо движется.

– Подрался кое с кем. Подожди, я тебя подремонтирую.

Парень метнулся к кабине КАМАЗа. А я лениво подумал – неплохо бы воспользоваться случаем и снять с этой машины отпечаток для коллекции иноформ. Но сил не осталось даже на то, чтобы пошевелиться. Я был полностью деморализован, наполнен химической радостью с бензиновым вкусом, и плевать мне было на человеческую технику. Драконы куда круче.

Дима выскочил из кабины с чемоданчиком. Достал плоскогубцы, отвертку, штуковину с длинным тонким зубом. Я прокрутил в памяти рекламные ролики из телевизора. Кажется, это называется «дрель». Очень мелодичное имя. Дракон Дюраль назвал так новорожденную дочь, – об этом я тоже поведал Диме.

Студент кое-как сложил мои разодранные части, сетуя, что нет под рукой газосварки. Я рискнул измениться в родное чешуйчатое тело. Так легче лечить раны: при обратной замене мен тело восстанавливается в большинстве случаев, если цела голова и печень. И всё равно потребовался не один литр бензина, чтобы не сдохнуть от боли после метаморфозы.

Только я разошелся, канистра опустела, и мне пришло в голову наведаться к людям за добавкой. Лапы заплелись после первого же шага. Крылья странным образом заломились и дрябло провисли, как сломанный зонтик. Еле сложил.

Дима предложил подвезти на КАМАЗе. Преисполнившись счастья, я забрался в машину, но этот подлый голокожий примат тут же поднял кузов и сбросил меня в ледяные воды Енисея. Сам же потом и вытаскивал лебёдкой оцепеневший драконий полутруп.

Протрезвев, я вспомнил о главном: героической миссии, похищенной царевне и пленённой маме. И о мелочах:

– Как это ты нашёл меня так вовремя, брат?

Злой, мокрый и замерзший после купания Дима натаскал веток, разжёг костер на гальке, и отвечать не собирался. Но от огня отогреваются не только тела, но и души. Потихоньку я его разговорил.

Его побег от места гибели деда Горыхрыча не удался с самого начала: когда он сел за руль повреждённой машины, один из недобитых чернобородых бандитов на заднем сиденье пришел в себя, и Дима гнал «джип» уже под дулом автомата. Тогда и настиг их мессершмидт. По характеру обстрела не трудно было догадаться, что это не самолёт-призрак времён второй мировой, а ещё один инопланетянин. Чернобородый начал отстреливаться. Дима попытался выскочить из подбитой машины и бежать в тайгу, но бандит огрел его прикладом, а когда студент очнулся, не было ни самолёта, ни бородатого бандита.

Я понял, что бандита забрал Средний, приняв за моего спутника, а остальных в «джипе» посчитал мёртвыми.

– Но как ты попал на просеку?

– Люди из «Хонды» подобрали. У них машина в кювет съехала и застряла, потому они не далеко отъехали. Наверняка видели, как мессершмидт на нас охотился, и пришли потом проверить.

– Не понимаю. Ларика ехала к ангарам, а ты навстречу.

– Мы по вырубкам к посёлку двинулись, когда по рации сообщили, что в воздухе дирижабль странный с северо-запада движется. Знал бы ты, как бандюги перепугались. Они ещё летающего трактора не видели. Меня с конвойным на КАМАЗ пересадили и к складу отправили, оттуда на базу собирались вернуть. «Хонда», наверное, отправилась ловить дирижабль.

Дима ухмыльнулся. Потрогал треснувшую и засочившуюся сукровицей губу.

– Это на складе тебя так оприходовали? – спросил я.

– Ага… Говорил я им: не кантовать.

Что такое «кантовать», я уточнять не стал. И так ясно – что-то дизайнерское. Засохшие кровавые дорожки обрамили Димкино лицо. Может, они еще синяки тюнингом назовут? Да что взять с юного агрессивного вида приматов! Вообще-то… много чего можно взять. Горыхрыч говорил – я ещё их космодромов не видел. Царевич Хрос видел – всю зиму потом болел завистью.

Я протянул крыловой щуп к ране на Димином лице. Дал самую слабую искру. Парень подскочил, вопя от боли.

– Ты что током бьёшься?

– Электричеством, – я развёл щупы на крыле, и тут же их опутал клубок тонких голубых разрядов. – Зато рану прижёг. Не волнуйся, кожа быстро восстановится.

– Огненный палец, – пробормотал Дима, ощупывая лицо. Корочки отваливались от его прикосновений, открывая чистую кожу.

– Какой палец?

– Из сказок. Русских. Я всё их вспоминаю после нашей встречи. Когда Иван-дурак голову Змею Горынычу рубил, тот чиркал по шее огненным пальцем, и та заново прирастала.