А придумал я очень простую вещь. На конец палки, на тонком гвоздике, прикрепил обыкновенную вертушку-пропеллер. Вертушку вырезал из легкого липового брусочка. Таких брусочков в наборе авиамодельных деталей несколько штук дают. Но провозился я долго. Пока шлифовал шкуркой, дырочку точно в центре прожигал — больше часа прошло.

Кира, видно, уже давно стояла на балконе. Сразу замахала мне рукой. Наверно, обрадовалась. Почему наверно? Обрадовалась. Я это понимал, чувствовал.

Она быстренько спустилась на лифте, и я протянул ей вертушку.

— Не сердишься, что так долго? Хотел получше сделать. Сможешь привязать на балконе?

— Чтобы ветер ее крутил? — сразу догадалась Кира. — А ну! — Набрав воздуху, она округлила щеки и сильно подула на винт. Недаром я потрудился, центр до миллиметра выверял: пропеллер завертелся, как у настоящего самолета.

Кира обрадовалась, посмотрела на меня серыми удивленными глазами, будто не веря.

— Действительно, какой ты мастер!

— И себе такую же сделаю, — сказал я. — У тебя на балконе будет крутиться и у меня — тоже.

— Как хорошо придумал! — сказала Кира. — Спасибо! Я двумя гвоздиками прибью, к ящику.

— Правильно, — одобрил я. — А гвозди у вас есть?

— Как же можно без них! У отца в ящике много всяких гвоздей. И два молотка.

Я засмеялся:

— Тогда все в порядке. Одни молоток держи в правой руке, другой — в левой.

— Смешной ты, — сказала Кира.

— Посмотрела бы на моего деда!

— Я побегу прибивать!

Она это сказала так решительно, что я, конечно, постеснялся предложить свои услуги.

Впрочем, они вовсе и не нужны были. Стукнула Кира несколько раз молотком, и длинная белая палочка, которую я так же, как и сам винт, отшлифовал шкуркой, неподвижно замерла перед синим ящиком. Но вертушка на конце почему-то не крутилась. «Неужели погнула случайно?» — с тревогой подумал я. И только подумал, винт повернулся и — пошла машина работать! Это ветерок, значит, подул.

Кира не одной, а двумя руками замахала мне сверху. От радости замахала. И будто говорила: «Спасибо! Спасибо!»

И мне радостно-радостно стало.

Дома я опять принялся за работу. Всю кухню замусорил, зато часа через полтора такая же вертушка крутилась и на моем балконе.

Здорово! Балкона Киры не вижу, а вертушку ее вижу. И она мою видит.

В кухне я подмел и высыпал в ведро стружки, сходил на лестницу и вывернул ведро в пасть гулкого зеленого мусоропровода. Вернулся, поставил на место ведро, заглянул в открытую дверь балкона — крутится!

И так мне стало весело, хорошо, и захотелось еще что-нибудь сделать. А что сделать? Вспомнил о своем рисунке на полях «Крокодила». Посмотрел. А ведь ничего! Но это же только эскиз. Я устроился возле подоконника, где стоял толстый кактус с длинными колючками, и на листе плотной бумаги принялся рисовать молодца Лешку, от пушечного удара которого прорвалась сетка ворот и бедный Яшка полетел куда-то в космос. На этот раз карандашом рисовал, то и дело подправлял резинкой. Работал я с усердием, и все же времени на карикатуру потратил еще больше, чем на вертушку. А когда закончил, то сразу почувствовал, как зверски хочу есть. Вот чудеса — рисовал, и голода не было, а тут хоть кактус с колючками заглотал бы! Посмотрел на часы — о, еще бы не захотеть, начало пятого! В кухне вытащил из холодильника сковородку с котлетами, не разогревая, слопал две штуки, похватал вареных картошек. А пока ел, все смотрел на рисунок и улыбался. Тогда и название придумал. Красным фломастером написал внизу листка: «Фантастическая история пушечного удара Л. Фомина и полет вратаря Яшки в космос».

Надо ребятам будет показать. Я поглядел в окно, откуда, как и у Киры, была видна спортивная площадка с полем, огороженным невысокой сеткой, и удивился: неужели так с утра и гоняют мяч? Вон и Лешка по полю носится, и Яшка стоит в воротах.

Я завернул рисунок в газету и побежал во двор. Пусть Лешка посмотрит, убедится, что я не свистун.

Игра была в полном разгаре. По полю, трава на котором была совсем не такая густая, как на газонах, металось человек пятнадцать ребят.

Я попытался подозвать Лешку, но тот будто и не увидел меня — бежал по краю и кричал Гвоздику, только что отнявшему мяч у рыжего паренька в кедах: «Мне! Мне! Пасуй!»

Наконец я дождался, когда мяч у кого-то срезался с ноги и покинул, как говорят комментаторы, пределы поля, даже через железную сетку перелетел.

— Смотри! — подбежал я к Лешке и развернул газету со своим творением на альбомном листке.

Лешка заулыбался, и не только верхний щербатый зуб показал, но и все остальные — белые и крепкие.

— Вот это да! — выдохнул он. — Ребята, бегите сюда!

Сбились кучей, смотрят, хохочут, Яшку по плечу хлопают и меня, конечно, хвалят. Разве не приятно? Еще как!

— Дарю, — сказал я Лешке.

— Хотел же посылать.

— Ничего, другой нарисую… Ну, кто тут проигрывает? Кому помогать?

Я скинул рубаху и вспомнил о Кире. Поискал глазами ее кухонное окно, но, ясное дело, не нашел бы, не определил в длинном ряду других — какое и где оно, только вдруг сердце у меня екнуло: в одном из окон, в открытой половинке рамы, увидел саму Киру. Сюда смотрит! На меня!

Я поднял руку и помахал ею в воздухе. Никто же не знает, что делаю. Может, жарко мне, или специальная разминка у меня такая.