Одного из полицейских резко швырнуло в потолок и, судя по хрусту костей и последующему крику боли, ничего хорошего дальше не последовало. Мужчины в ужасе уставились на неведомо как оказавшегося прижатым к потолку товарища, а после снова открыли огонь по существу, которое теперь окончательно превратилось для них в чудовище. Падший медленно шёл им навстречу, но когда осталось всего несколько шагов до жертв, а в пистолетах больше не было патронов, бросился в самую гущу противников.

Я едва успела увернуться от полетевшего в мою сторону полицейского. Он приземлился в самом конце коридора, его остановила лишь запертая на замок дверь. Оставшимся двум повезло меньше: падший, который, как выяснилось, был ростом едва ли выше меня, оказался юрким, и в то же время полицейские, которые были куда выше и тяжелее, для него проблемой не являлись. Одному он разбил нос, второго же с остервенением бил головой о стену до тех пор, пока тот не перестал сопротивляться. Отползающего и пытающегося связаться по рации в надежде на подмогу, зажимающему кровоточащий нос рукой полицейского, падший с силой ударил по ноге, ломая кость, после с размаху ударил его в грудь и в голову.

— Суки! Выблядки! Моя любимая майка! Дырки от пуль вы заштопывать будете? — услышала я ворчание падшего. Он вернулся ко мне и теперь смотрел сверху вниз, потому что я сидела на полу, закрыв голову руками. Мне было страшно. Очень страшно.

Я не представляла, что такое жестокость. Видела по телевизору репортажи о том, как какие-то сумасшедшие и обиженные на весь мир люди убивают других людей, но вживую нечто подобное я видела в первый раз. Более того, это существо не ставило цели их убить — для него подобное избиение тех, кто слабее, было способом развлечься.

— Ну что расселась? Нюни распускаешь, что ли? — он легонько, по его мнению, пнул меня по ноге, от чего я, впрочем, потеряла равновесие и едва не завалилась набок.

— Ты чудовище… Это же люди. Живые люди! У них есть семья! Они работу свою выполняли! — неожиданно вышла из ступора я. По щекам текли слёзы. Я вспомнила сегодняшнюю бойню в супермаркете, из-за которой я оказалась тут. Ещё долго меня будут преследовать крики боли и ангелов, и полицейских.

— Я вот тоже выполняю свою работу, детка, а меня ты почему-то не жалеешь. Мне вот приказано следить, чтобы никакие ангельские отродья тебя не трогали. То, что я сейчас тебя вытащил из-за решётки, это всё просто ради фана, не больше и не меньше. Так уж получилось, что с тобой веселее — ты прямо притягиваешь всяких мудаков.

— Мудаков… Сам же мудак… — прошептала я, поднимаясь с пола, но подобная фраза была явно лишней, потому что падший толкнул меня в грудь, прижал к стене, через мгновение рядом с правым виском в стену воткнулся ледяной нож, которым этот монстр потрошил ангела.

— Крошка, не нарывайся. Мне сказали не убивать тебя, но про то, что ты должна вернуться с двумя глазками или с языком мне ничего не говорили, — его лицо было слишком близко, дыхание обжигало, а во взгляде читалась одна лишь ненависть. — Ну что ты вылупилась на меня? Куда всё твоё долбанное мужество пропало? Только за спиной обзываться и можешь?

Я почувствовала, как его колено упирается мне в промежность, а свободной перемазанной в чужой крови рукой падший перехватывает меня за запястье и прижимает к стене ещё сильнее.

— Так что скажешь, м? — уже шептал он мне на ухо. От каждого сказанного им слова я чувствовала, как мои внутренности сжимаются в болезненный клубок. Краем сознания я понимала, что лучше всего сохранять спокойствие и не кричать, не дёргаться, иначе будет ещё хуже. Боже, он такой же, как и Велиал.

Я зажмурилась. Единственный выход сейчас, это уповать не его благоразумие и спрятать голову в песок, словно страус.

— Вот и поговорили, ничтожество! — падший отстранился от меня и тут же схлопотал пулю в голову откуда-то со стороны.

Я завизжала. В проходе стоял ещё один офицер полиции. Не смотря на его испуганное выражение лица и ходящие ходуном руки, он не был намерен отступать.

— Ты в п-порядке? — громким шёпотом спросил он, словно боялся разбудить чудовище, у которого не хватало теперь половины головы и которое не подавало признаков жизни.

Я сползла по стене — ноги больше не держали — прямо в лужу чёрной крови. Широко распахнув глаза, я смотрела на того, кто только что со мной разговаривал. Не испытывала жалости, лишь животный ужас. Слишком много всего выпало сегодня. Слишком много всего для одного человека вообще. Я ведь обычный человек, обычный… Совсем обычный… За что это всё мне?

Офицер, не опуская оружия, медленно подошёл ко мне, убедившись, что подросток остаётся мёртвым, трясущейся рукой заставил меня подняться и отвёл назад к дверям, не спуская глаз с существа, лежащего на полу.

— Ну блять… — мы оба вздрогнули от этого голоса. Падший растворился и снова материализовался целым и невредимым, сидящим на полу и потирающим затылок так, словно он саднил. Даже одежда на нём была как новенькая, а кожа чистая, словно это не он только что избивал кулаками до полусмерти стражей правопорядка. — Ты откуда взялся, сука? Тебе говорили, что только пидорасы в спину стреляют?

— Кто ты такой? — полицейский чуть ли не срывался на крик.

— Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо, — процитировал падший, а потом добавил. — Но не в твоём случае, упырь.

Я в ужасе смотрела на то, как офицер упал на пол со свёрнутой шеей. Падший даже не пошевелился. Ему не нужно дотрагиваться до людей, чтобы их убивать и ему не нужно оружие. От этого становилось только страшнее.

— Ну вот вам и спектакль! Эх, право, предосадно! Связаться с дураком и сатане накладно, — продолжил падший вставая, потягиваясь и переступая через полицейских, не забыв перед этим выдернуть за рукоять свой ледяной нож из стены, выглянул в соседний коридор, из которого прибежал последний полицейский. Там царила тишина, словно весь участок разом вымер. — Засели по норам. Ну что, малышка, продолжаем веселье или домой?