Лес был совсем близко. Катя различала стволы деревьев.

Услышала звон - далёкий и чистый… Лётчица долго не могла понять, что это за звон раздаётся в воздухе, почему он не нарушает тишины, а лишь усиливает её тягость. Потом поняла: это звенит у неё в ушах. И обрадовалась неожиданному открытию. Словно бы очнулась от минутного раздумья, быстро отстегнула ремни парашюта, стала вылезать из кабины. Она уже ступила на землю и направилась к лесу, но как раз в этот момент из тёмной чащобы, словно гром с ясного неба, раздался голос:

–  Дяденька, ты чей?

Катя не сразу поняла, что этот голос принадлежит мальчику; она не ожидала и потому сильно испугалась. Выхватила из кобуры пистолет, спросила:

–  Кто тут?

Из леса вышел мальчик. Он казался маленьким и ненастоящим. Из одежды одна только большая шапка различалась на голове.

–  А ты разве тётя?
– спросил мальчуган.
– Ты лётчица?

Катя теперь уже не боялась таинственного незнакомца, но на всякий случай схоронилась за толстое дерево, и из-за него вела беседу с невесть как очутившимся здесь мальчиком.

–  Ты кто такой? Подойди ко мне ближе.

Раздался шорох ветвей, и на этот раз тишину разрубил басовитый простуженный голос мужчины:

–  Эй, лётчик, ходи сюда! Свои мы, партизаны!

На опушку леса вышел человек с автоматом, встал рядом с мальчиком. Но Катя продолжала держать пистолет в руке, не торопилась доверяться незнакомцам. Тревожило её сомнение: «А вдруг не партизаны?» И взрослый, видимо, понял её тревогу, сказал:

–  Да ты, я вижу, боишься нас. Ну да леший с тобой! Вот тебе мальчонка. Он тебя проводит до штабной землянки, а я пошёл, мне теперь недосуг.
– Он вразвалку, точно медведь, двинулся через пашню в сторону поднимавшегося над Малиновкой пожара. Там раздавались выстрелы, рвались гранаты.

–  Что происходит в станице?
– спросила Катя, подойдя к мальчику и тронув его за рукав.

–  Там бой, - важно сказал мальчик, - партизаны штаб разбили, они генерала живьём ловят. Такая телеграмма из Москвы была. Прилетит самолёт, сбросит бомбы, а нам - добавить.
– И, поправив шапку-ушанку, видимо, отцовскую, паренёк авторитетно заявил: - А это вы, тётенька, бомбы бросали?

–  Я бомбила, да вот, видишь, меня тоже подшибли.

Катя показала на самолёт.

–  Не горюйте, тётя. У нас в отряде есть самолётный механик, он вам живо мотор наладит.

Мальчик шёл впереди, говорил с Катей так, будто они давно знакомы.

С минуту погодя, он важно заметил:

–  Мы знали, что вы прилетите. Нам по радио сообщили. И вы точно по приказу прилетели. Как сказано было: на рассвете.

Катя про себя решила: умные люди разработали операцию по уничтожению штаба. Всё до мелочей расписали по минутам.

Продирались по чащобе леса: мальчик шагал уверенно и продвигался быстро, а Катя несколько отставала: то планшетом зацепится за сучья, то в кустарнике застрянет.

–  Да ты потише, а то я потеряюсь, - взмолилась, улыбаясь, Катя. И затем спросила: - Скажи-ка мне, пожалуйста, если это не секрет, как тебя зовут и чей ты будешь такой?

–  Василь Бурмистров. Мой папа на фронте бьёт фашистов, а мы вот тут с сестрой - Леной.

–  Бурмистров? Грозная у тебя фамилия. Да ты, я погляжу, и сам парень серьёзный.

Катя положила ему руку на плечо и пошла рядом. Ей хотелось сказать юному бойцу какие-то важные слова, но она боялась лаской, участием обидеть бойцовское самолюбие Василька. Мальчик же, потупив голову, молчал.

–  А Лена где? Она тоже с тобой в отряде?

–  Лена - командир группы. Она там… - Василёк показал рукой в сторону Малиновки. И совсем как взрослый добавил:

–  Быстрее пойдёмте. Мне приказано вас в штаб доставить.

Они шли долго, может, полчаса, а может, целый час. Катя дивилась проворству Василька, идущего впереди, - он шёл как большой, а когда Катя отставала, оборачивался, поджидал свою спутницу.

Когда они подошли к одной из палаток, раскинувшихся на небольшой поляне в лесу, Василёк тихо, словно опасаясь кого-то, сказал:

–  Вот наш лагерь. А здесь - штаб!

Они вошли в палатку, Василёк стал растапливать стоявшую в углу чугунную печурку. Катя присела, чутко прислушиваясь к шорохам, доносившимся из леса.

–  Что ж у вас охраны нет?
– спросила она.

–  Была охрана, да все ушли на операцию, - заговорил Василёк.
– Слышите… Стрельба. Это в Малиновке… бой идёт.

Вася опустил к ногам поленце, задумался. Он сидел на пеньке перед раскрытой печуркой. Свет от огня золотил его тёмные влажно блестевшие глаза. Временами он тяжко вздыхал и поворачивался к двери, словно бы поджидая кого-то.