Шрифт:
– Это ты во всем виновата! Я же просил тебя проследить за сумасшедшей дочерью! Я, как чувствовал, что что-то произойдет!
– он уже не мог контролировать поток обидных слов. Единственное, чего он хотел, чтобы эти люди навсегда исчезли из его жизни.
Он продолжал:
– Знаешь, Валентина, я всегда очень тепло относился к Чаяне и к тебе. Но, скажу честно - это ты испортила свою дочь! Ты сделала ее богиней, принцессой, потакала ей во всем, в любой ее прихоти! И теперь получила вот это убогое эгоистичное создание, которое, кроме как себя, никого не любит!
Чаяна лежала на полу и не могла поверить своим ушам. "Нет!" - кричала она, "Нет! Это не так! Ты не можешь так... ", - и продолжала биться в истерике.
– Нет Да, Чаяна! Посмотри на себя! "Ой, красавица! Самая прекрасная девочка на свете! Бла-бла-бла!". Вот он, результат этого обожания масс! Ты - конченая эгоистка, да и к тому же, глупая избалованная девчонка, которой еще расти и расти!
– Не пинай мою девочку, Ирод! Не оскорбляй ее!
– могла лишь выкрикнуть в ответ, ошарашенная Валя. Она подбежала к дочери и пыталась поднять ее с пола.
– Пойдем домой, моя девочка, доченька моя! Красавица... Все будет хорошо! Слышишь, все пройдет!
Чаяне, вдруг, стало резко плохо - полбутылки водки, оприходованной залпом впервые в жизни, дали о себе знать. Ее вырвало прямо на шикарный ковер ресторана. Не обращая внимания на этот конфуз, Чаяна твердила, как зомби:
– Не будет, мама! Ничего не будет! Будет только боль! Боже, как мне больно, как мне больно, мама, помоги мне!!! Гриша, не бросай меня, я люблю тебя! Я умру без тебя!
– уже кричала она сиплым голосом.
Гриша с отвращением и жалостью смотрел на девушку. Чаяна сидела на полу, беспомощно, глядя на него. Пьяная, с растрепанными волосами, испачканная в рвоте, располневшая, в нелепой шапке с бубонами, и в провисших толстых легенцах с дурацкими котятами... Она явно уступала элегантной Злате в костюме от Кельвина Кляйна, купленном на распродаже в одном из бутиков Вены.
– Тебе не стыдно за себя? - спросил он.
– Посмотри на кого ты похожа... Сейчас, они снимают тебя на телефоны, все эти твои поклонники, и просто, зеваки!
Она оглянулась по сторонам и только заметила взгляды людей в ресторане, прикованные к ней. Они перестали ужинать и с интересом наблюдали происходящее. Молодые охранники, администраторы и официанты с азартными улыбками, снимали все на свои навороченные смартфоны.
– Мне все равно, - тихо произнесла Чаяна.
– Когда отчаяние достигает своего апогея, то становится все равно...
– А, ну да! - вмешалась Злата.
– Для тебя это лишь еще один повод для пиара, не так ли, маленькая звезда? Это еще далеко не апогей твоей игры, Чаяна-Русалка ака Марютка!
– фамильярно громко продолжала она.
Гриша посмотрел на невесту с легким укором и сделал ей знак престать издеваться. В ответ, Злата саркастически улыбнулась. Григорий поймал себя на том, что молчаливая и рациональная Злата, упивалась этой ситуацией и была явно в кураже. Но он не придал этому особого значения.
У Чаяны не было сил воевать со Златой. Она лишь сказала:
– Ты права. Это еще не апогей...
– Чаяна...
– произнес он, понизив тон.
– Хочешь правду? Так слушай! Я не люблю тебя, и никогда не любил. Мне просто плевать на твои детские грезы. Я относился к тебе, как к сестренке, близкому и родному человечку, но ты все испортила. Теперь, ты мне просто противна! Я не хочу тебя видеть никогда!
Чаяна сидела на полу, закрыв уши руками. Она молчала и только беззвучно рыдала.
– А теперь, уходите, - сказал Гриша, обращаясь к Вале.
– И спасибо за испорченный вечер. Я этого никогда не забуду.
Валя еле подняла дочь. Обмякшую, словно мешок, потащила она ее к выходу. Чаяна не сопротивлялась. После слов Гриши, сознание, будто, покинуло ее. Она податливо плелась, держась за мамину руку, и мотала головой, как бы, не веря ничему, что с ней произошло.
10.
Вернувшись домой, Валя уложила дочь, напичкав ее успокоительным и снотворным. Она долго стояла над обессилевшей уснувшей Чаяной и плакала. На улице свистел приятный легкий ветерок, он поднимал снежную пыль и рассеивал ее над городом. Приближалась весна.
Весна, которая должна нести в себе пробуждение любви и радости жизни, стала роковой для ее шестнадцатилетней дочери. В эту весну Чаяна навсегда распрощалась с детскими иллюзиями, пройдя свой первый урок боли и разочарования. "Ах, моя доченька", - думала Валя, "Что же поделаешь, если твоя первая любовь оказалась такой горькой?"