— Я клянусь тебе… клянусь… клянусь…

Она захлебывается плачем, невнятные звуки вырываются из ее рта:

— …что приняла яд…

Дверь распахнулась и снова шумно захлопнулась. Шаги протопали по коридору, удаляясь в направлении лестницы. Потом с первого этажа донеслись еле слышные отзвуки обмена репликами — уезжающий перебросился парой фраз со служителем в черном.

Господин Монд стоял в потемках посреди комнаты. Наугад нашарил на стене выключатель. Удивился, обнаружив, что он в одной рубашке и бос. Подошел к двери, смежной с соседним номером, прислушался — ни вздоха, ни рыдания.

Тогда, смиряясь с неизбежным, он взял брюки, висевшие в изножье кровати, — брюки, которых он не узнавал. За отсутствием домашних туфель надел ботинки, но зашнуровывать не стал.

Из комнаты он вышел бесшумно, постоял в колебании перед соседней дверью, робко постучался. Никто не отвечал. Пальцы сами взялись за ручку, повернули, но толкнуть дверь он все еще не смел.

Наконец послышался едва различимый звук, словно бы кто-то, задыхаясь, пытался глотнуть хоть немного воздуха.

Он вошел. Комната была такой же, как его собственная, разве что чуть просторнее. Застекленная дверца шкафа распахнута настежь, дверь в ванную тоже. Женщина сидела на полу, всем телом странно обмякнув, в этой позе она смахивала на буддийского монаха. Волосы платинового цвета падали ей на лицо. Глаза были красными, но сухими. Уставившись в одну точку, она прижимала обе руки к груди.

Появление незнакомца ее как будто не удивило. Тем не менее она его заметила, смотрела, как он приближался к ней, но без единого жеста, не проронив ни слова.

— Что вы сделали? — спросил он.

Он не подумал о том, на кого похож в своих расстегнутых брюках, с жидкими волосами, вставшими на макушке хохолком, как всегда по утрам, в незашнурованных, болтающихся на ногах башмаках.

Женщина шепнула:

— Закройте дверь.

Потом:

— Он ушел, верно?

И после паузы:

— Насколько я его знаю, теперь не вернется… Вот же идиотство!

Последние слова она выкрикнула с прежним лихорадочным жаром, вскинув руки к небесам, которые винила в мужской глупости.

— Жуткое идиотство!..

Она поднялась, опираясь на руки, так что был момент, когда он видел ее стоящей на ковре на четвереньках. На ней было очень короткое платье из черного шелка в обтяжку, открывавшее длиннющие ноги в телесного цвета чулках. Краска на ее губах и тушь на веках немного размазались, и из-за этого она походила на выцветшую куклу.

— Что вы здесь делаете?

— Я услышал… — пролепетал он. — Я испугался… Понимаете, вы…

Она скорчила гримаску, словно ее затошнило. И тихонько, не столько ему, сколько себе самой пробормотала:

— Мне необходимо сблевнуть.

— Вы чего-то наглотались, не так ли?

— Фенобарбитала…

Она заметалась по комнате, озабоченно морща лоб, прислушиваясь, что происходит у нее внутри.

— Я его постоянно таскала в сумочке, все из-за него, он же никак заснуть не мог… Боже мой!

Она стиснула руки, чуть ли не снова ломая их, настигнутая очередным истерическим припадком.

— Я никогда не умела блевать, у меня не получается!.. Да может, так и лучше… Небось, когда он узнает, что я и вправду…

Ей было страшно. Паника овладевала ею прямо на глазах. Наконец ее обезумевший взгляд остановился на непрошеном визитере, и она взмолилась:

— Как мне быть? Скажите, что надо сделать?

— Я вызову врача…

— Только не это! Вы же не знаете… Это было бы самое худшее… Его тогда сразу арестуют, он еще подумает, что я нарочно…

Она больше не могла оставаться на одном месте, без конца металась взад-вперед по тесному пространству комнаты.

— Что вы чувствуете?

— Не знаю… Мне страшно… Если бы я смогла выблевать…

Он и сам понятия не имел, что делать. Мысль оставить ее одну и бежать в аптеку за рвотным не пришла ему в голову или, вернее, это казалось ему слишком сложным.

— Сколько таблеток вы приняли?

Она вспылила, разозленная то ли его беспомощностью, то ли, может быть, просто видом этой смешной фигуры:

— Разве я знаю сколько?! Все, что оставалось в пузырьке… Шесть… или семь… Мне холодно…

Она накинула на плечи пальто, посмотрела на дверь — ее явно тянуло помчаться куда-то на поиски помощи.

— Как подумаю, что он меня бросил…

— Послушайте… Я хочу попытаться… Однажды мне удалось, когда моя дочка проглотила…

Они оба были одинаково растерянны и неуклюжи, а тут еще постояльцы с четвертого этажа, наверняка полагая, что их суета — не что иное, как продолжение все той же сцены, барабанили в потолок, требуя тишины.