Бод в свою очередь кивнул головой.

– Хочу погадать тебе, - сказала старуха Галла, выгнав из гнилой хаты тощих ободранных внучат.

– Ты мне уже всё сказала, - возразил Бод.

– Не всё, оказывается. Раскрой, покажи ладонь!
– настояла цыганка.
– Ай, ай! Никогда не видела такого знака!
– удивилась она.
– Не знаю, что и сказать...

"Где уж тебе, старая, - подумал чародей.
– Я не родился, я свалился в эту Явь".

– Тогда подожди, отолью тебе воск.

Цыганка стала приготавливать всё, что необходимо было ей для нового гадания, вертелась по хате и рассказывала:

– Тот самый Сашко, которого ты спас, перенял твоего Навгуна - ай, какое красивое имя!
– вечером на дороге. Конь был весь в мыле, испуган - страх! Летел по шляху стрелой. Наши рома сильно удивлялись: как так? Быстро мчится конь, хоть его никто не погоняет? Рома Матвей заглянул в глаза жеребца, а в них отражение: скалится волк. Ну, рома меня кликнул, я курила траву в ноздри коню, только тогда жеребец успокоился. Сашко не поленился, пошёл по шляху в ту сторону, откуда прибежал конь. (Цыганка слукавила: Сашко шёл лазить по деревенским птичникам, а для этого ему нужно было уйти подальше от приютившего их села - у соседей цыгане не воровали). За деревней, в лесу, не боясь темноты, кто-то разговаривал в поздний час. Сашко подкрался, подслушал. Говорила Мокошиха с незнакомкой. Старуха упрекала ту, другую: ставила ей в вину гибель человека - хозяина серого оседланного коня. Ругала: как смела та взять на себя страшный грех убийства? А незнакомка ей на это ответила, назвав Мокошиху бабушкой, что подорожник не первый и не последний. У неё двенадцать осиновых колышков уже забиты - по количеству зарезанных волком людей. Советовала старой утихнуть, говорила, что приходит время её силы и пора бы Мокошихе смириться с этим.

У Бода отдельные мысли, догадки и подозрения сложились в одно целое. И болезнь Букавецких - странная, незнакомая болезнь, прошедшая полосой по сёлам Горвальского края, и внезапная дьявольская метель, и волк, с небывалой хитростью годами обходивший охотничьи засады, и его, Бода, тяжкий сон несли на себе печать чьей-то злой воли.

Галла продолжала:

– Когда-то рассказывали о том, что на стороне у старухи-лекарки живёт дочь, рождённая не в браке, а потому магистрат отказал дочери в праве жить в городе. Если и внучка Мокошихи из бастров*, то и ей в место дорога заказана.

Бод кивнул: таков суровый закон: бастров не пускают в город. Ещё он знал: по поверью, три поколения женщин, рожавших вне брака, произведут на свет страшную ведьму или колдуна.

– Как же никто не ведал о ведьме раньше?
– спросил он цыганку.

– Может, молода была, ничего ещё не умела; может, не здесь росла - предположила Галла.
– А что молода, знаю от Сашко, он догадался по голосу.

– Так. Молода и жестока непомерно?!

– Как раз потому и жестока, что молода - силу пробует!
– пояснила цыганка.

– Что?
– удивился Бод

– Мы по этим землям кочуем уж много лет, и я помню, чем баловалась Мокошиха в молодости.

– Галла, не знаю, что Мокошиха раньше делала, но нельзя, запрещено Знающему нести зло. Покарание примет, не спрячется, не отвертится, - ответил чародей.

– Нет, ты и вправду чудной!
– подняла на него глаза цыганка, несказанно удивившись услышанному. Что за поповщина лезет из бортника, и как её примирить с тем ремеслом, которым пробавлялись испокон веку цыгане?

– Я сейчас же отолью воск, воск не соврёт, всё скажет.

Но воск ничего не сказал; по воде кружились круглые капли.

– Ты что на себе носишь?
– возмутилась старуха.
– Не доверяешь старой Галле? Я тебе добра желаю! Ты дорогу кому-то перешёл. Посмотреть наперёд могла бы, предупредить!

Бод подумал. Сообразил, в чём причина, стал снимать верхнюю одежду, сапоги - во всём лежала очич-трава отводящая.

Цыганка смотрела на него, сверля глазами. Рубаха не скрывала сильное тело бортника, столько лет лазившего по деревьям на невиданную высоту*.

"Грудь широкая, выпуклая, в бёдрах узок, стройные ноги крепки - хорош мужик, ах, хорош, - как породистый конь!"

– Эх, красавчик! Жалко, не встретился ты мне раньше, уж я бы тебя охмурила! О, да воск показывать стал, - отвернулась Галла от чародея. Потом сверкнула глазами на него, засмеялась старушачьим сухим смехом:

– Свадьба твоя будет послезавтра, слышишь?

"Близкий срок зря назвала - неправда твоя, я ещё не знаю, как за это дело взяться!" - подумал бортник в ответ.

– Ай, ай, ай! Ну, кто бы мог подумать?!
– продолжала смеяться цыганка.
– И этот перец* мне будет говорить, что зло творить нельзя? Посмотрю, что запоёшь, когда попробуешь скоромного, да прикипишь к бабе!

Боду пришлось мысленно собраться и даже произнести сильное успокаивающее заклинание, чтобы не покраснеть: вот ядовитая старуха - знает же всё-таки немало!

– Мать, ты зачем меня сюда позвала?
– сказал он строго.
– Я одеваться буду.

– Потерпи, - буркнула цыганка, глядя в воск и став серьёзной.
– Хоть я не красна девка, но ради пользы дела посиди без твоей зачарованной одежды. А ещё лучше - покрути воду в чаше своей рукой. Смотри!