Степь отпоёт (сборник)
вернуться

Хлебников Виктор
Шрифт:

75. Тризна

Гол и наг лежит строй трупов,Песни смертные прочли.Полк стоит, глаза потупив,Тень от летчиков в пыли.Н когда легла дубраваНа конце глухом села,Мы сказали: «Небу слава!» –И сожгли своих тела.Люди мы иль копья рокаВсе в одной и той руке?Нет, ниц вемы; нет урока,А окопы вдалеке.Тех, кто мертв, собрал кто жив,Кудри мертвых вились русо.На леса тела сложив,Мы свершали тризну русса.Черный дым восходит к небу,Черный, мощный и густой.Мы стоим, свершая требу,Как обряд велит простой.У холмов, у ста озерМного пало тех, кто жили.На суровый, дубовый костерМы руссов тела положили.И от строгих мертвых телДон восходит и Иртыш.Сизый дым, клубясь, летел.Мы стоим, хранили тишь.И когда веков дубраваОзарила черный дым, –Стукнув ружьями, направоПовернули сразу мы.1915

76. «Годы, люди и народы…»

Годы, люди и народыУбегают навсегда,Как текучая вода.В гибком зеркале природыЗвезды – невод, рыбы – мы,Боги – призраки у тьмы.<1915>

77. Воспоминания

Достойны славы пехотинцы,Закончив бранную тревогу.Но есть на свете красотинцыИ часто с ними идут в ногу.Вы помните, мы брали ПеремышльПушкинианской красоты.Не может быть, чтоб вы не слышалиОсады вашей высоты.Как судорга – пальба Кусманека,Иль Перемышль старый старится?От поцелуев нежных странникаВся современность ниагарится.Ведь только, только НиагареВоскликну некогда: «Товарищ!»(Самоотрицание в анчаре,На землю ласково чинарясь.)А вы, старейшие из старых,Старее, нежели Додо,Идите прочь! Не на анчарахВам вить воробушка гнездо.Для рукоплескания подмышекРаскрывши свой увядший рот,Вас много, трепетных зайчишек,Скакало в мой же огород.В моем пере на МиссисипиОбвенчан старый умный Нил.Его волну в певучем скрипеЯ эхнатэнственно женил.<1915>

78. Суэ

На небо восходит Суа.С востока приходят с улыбкой Суэ.Бледнея, шатаются нашей земли,Не могут набег отразить, короли.Зовут Суэ князя Веспуччи,Разит он грозою гремучей.Чипчасы шатаются, падая,Победой Суэ окровавленно радуя.И вот Монтезума, бледнея, пришелИ молвил: «О, боги! Вам дали и дол», –Не смея сказать им: «О, братья!»Но что же? На нем уж железное платье –Суэ на владыку надели.Он гордость смирил еле-еле.Он сделался скоро темней и смуглей,Он сделался черен, как пепел.Три дня он лежал на цветах из углей,Три дня он из клюва колибрина не пил.На третий его на носилках уносят.Как смерть, их пришествие губит и косит.<1915>

79. Смерть в озере

«За мною, взвод!» –И по лону водИдут серые люди,Смелы в простуде.Это кто вырастил серого мамонта грудью?И ветел далеких шумели стволы.Это смерть и дружина идет на полюдье,И за нею хлынули валы.У плотины нет забора,Глухо визгнули ключи.Колесница хлынула МораИ за нею влажные мечи.Кто по руслу шел, утопая,Погружаясь в тину болота,Тому смерть шепнула: «Пая,Здесь стой, держи ружье и жди кого-то».И к студеным одеждам привыкнувИ застынув мечтами о ней,Слушай: смерть, пронзительно гикнув,Гонит тройку холодных коней.И, ремнями ударив, торопитИ на козлы, гневна вся, встает,И заречною конницей топитКто на Висле о Доне поет.Чугун льется по телу вдоль ниток,В руках ружья, а около – пушки.Мимо лиц – тучи серых улиток,Пестрых рыб и красивых ракушек.И выпи протяжно ухали,Моцарта пропели лягвы,И мертвые, не зная, здесь мокро, сухо ли,Шептали тихо: «Заснул бы, ляг бы!»Но когда затворили гати туземцы,Каждый из них умолк.И диким ужасом исказились лица немцев,Увидя страшный русский полк.И на ивовой ветке извилин,Сноп охватывать лапой натужась,Хохотал задумчивый филин,Проливая на зрелище ужас.<1915>

80. Бог XX века

Как А,Как башенный ответ – который час?Железной палкой сотню разПересеченная Игла,Серея в небе, точно Мгла,Жила. Пастух железный, что он пас?Прочтя железных строк записки,Священной осению векши,Страну стадами пересекши,Струили цокот, шум и писки.Бросая ветку, родите стук вы!Она, упав на коврик клюквы,Совсем как ты, сокрывши веко,Молилась богу другого века.И тучи проволок упалиС его утеса на леса,И грозы стаями леталиВ тебе, о, медная леса.Утеса каменные лбы,Что речкой падали, курчавясь,И окна северной избы –Вас озарял пожар-красавец.Рабочим сделан из осей,И икс грозы закрыв в кавычки,В священной печи жег привычкиСтраны болот, озер, лосей.И от браг болотных трезв,Дружбе чужд столетий-пьяниц,Здесь возник, быстер и резв,Бог заводов – самозванец.Ночью молнию урочноТы пролил на города,Тебе молятся заочноТруб высокие стада.Но гроз стрела на волосокЛишь повернется сумасшедшим,Могильным сторожем песокТебя зарыть не сможет – нечем.Железных крыльев треугольник,Тобой заклеван дола гад,И разум старший, как невольник,Идет исполнить свой обряд.Но был глупец. Он захотел,Как кость игральную, свой деньПровесть меж молний. После, цел,Сойти к друзьям из смерти тень.На нем охотничьи ремниИ шуба заячьего меха,Его ружья верны кремни,И лыжный бег его утеха.Вдруг слабый крик. Уже смущенныеВнизу столпилися товарищи.Его плащи испепеленные.Он обнят дымом, как пожарище.Толпа бессильна; точно куритИм башни твердое лицо.Невеста трупа взор зажмурит,И после взор еще… еще…Три дин висел как назиданиеОн и вышине глубокой неба.Где смельчака найти, чтоб дань егоБезумству снесть на землю, где бы?<1915>

81. «В холопий город парус тянет…»

В холопий город парус тянет.Чайкой вольницу обманет.Куда гнется – это тайна,Золотая судна райна.Всюду копья и ножи,Хлещут мокрые ужи.По корме смоленой стукатьНе устанет медный укоть,На носу темнеет пушка,На затылках хлопцев смушки.Что задумалися, други,Иль челна слабы упруги?Видишь, сам взошел на мост,Чтоб читать приказы звезд.Догорят тем часом зориНа смоле, на той кокоре.Кормщик, кормщик, видишь, пряВ небе хлещется, и зря?Мчимтесь дальше на досчане!Мчимся, мчимся, станичане.Моря веслам иль узки?Мчитесь дальше, паузки!В нашей пре заморский лен,В наших веслах только клен.На купеческой белянеБраги груз несется пьяный;И красивые невольницыНаливают ковш повольницы.Голубели раньше льны,Собирала псковитянка,Теперь, бурны и сильны,Плещут, точно самобранка.<1915>

82. «Усадьба ночью, чингисхань!..»

Усадьба ночью, чингисхань!Шумите, синие березы.Заря ночная, заратустрь!А небо синее, моцарть!И, сумрак облака, будь Гойя!Ты ночью, облако, роопсь!Но смерч улыбок пролетел лишь,Когтями криков хохоча,Тогда я видел палачаИ озирал ночную, смел, тишь.И вас я вызвал, смелоликих,Вернул утопленниц из рек.«Их незабудка громче крика», –Ночному парусу изрек.Еще плеснула сутки ось,Идет вечерняя громада.Мне снилась девушка-лососьВ волнах ночного водопада.Пусть сосны бурей омамаеныИ тучи движутся Батыя,Идут слова, молчаний Каины, –И эти падают святые.И тяжкой походкой на каменный балС дружиною шел голубой Газдрубал.<1915>

83. «Ни хрупкие тени Японии…»

Ни хрупкие тени Японии,Ни вы, сладкозвучные Индии дщери,Не могут звучать похороннее,Чем речи последней вечери.Пред смертью жизнь мелькает снова,Но очень скоро и иначе.И это правило – основаДля пляски смерти и удачи.<1915>

84. Зверь + число

Когда мерцает в дыме селСверкнувший синим коромысел,Проходит Та, как новый вымысел,И бросит ум на берег чисел.Воскликнул жрец: «О, дети, дети!» –На речь афинского посла.И ум, и мир, как плащ, одетыНа плечах строгого числа.И если смертный морщит лобНад винно-пенным уравнением,Узнайте: делает он, чтобСтать роста на небо растением.Прочь застенок! Глаз не хмуря,Огляните чисел лом.Ведь уже трепещет буря,Полупоймана числом.Напишу в чернилах: верь!Близок день, что всех возвысил!И грядет бесшумно зверьС парой белых нежных чисел!Но, услышав нежный гомонЭтих уст и этих дней,Он падет, как будто сломан,На утесы меж камней.21 августа 1915