Степь отпоёт (сборник)
вернуться

Хлебников Виктор
Шрифт:

95. «Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова…»

Сегодня строгою боярыней Бориса ГодуноваЯвились вы, как лебедь в озере.Я не ожидал от вас иногоИ не сумел прочесть письмо зари.А помните? Туземною богинейСмотрели вы умно и горячо,И косы падали вечерней голубинейНа ваше смуглое плечо.Ведь это вы скрывались в нивеИграть русалкою на гуслях кос.Ведь это вы, чтоб сделаться красивей,Блестели медом – радость ос.Их бусы золотыеОдели ожерельемЛицо, глаза и волос.Укусов запятыеУчили препинанью голос,Не зная ссор с весельем.Здесь Божия мать, ступая по колосьям,Шагала по нивам ночным.Здесь думою медленной рос яИ становился иным.Здесь не было «да»,Но не будет и «но».Что было – забыли, что будем – не знаем.Здесь Божия матерь мыла рядно,И голубь садится на темя за чаем.1916, 1922

96. «Народ поднял верховный жезел…»

Народ поднял верховный жезел,Как государь идет по улицам.Народ восстал, как раньше грезил.Дворец, как Цезарь раненный, сутулится.В мой царский плащ окутанный широко,Я падаю по медленным ступеням,Но клич «Свободе не изменим!»Пронесся до Владивостока.Свободы песни, снова вас поют!От песен пороха народ зажегся.В кумир свободы люди перельютТот поезд бегства, тот, где я отрекся.Крылатый дух вечернего собораЧугунный взгляд косит на пулеметы.Но ярость бранного позора –Ты жрица, рвущая тенета.Что сделал я? Народной крови темных снегирейЯ бросил около пылающих знамен,Подругу одевая, как Гирей,В сноп уменьшительных имен.Проклятья дни! Ужасных мук ужасный стон.А здесь – о, ржавчина и цвель! –Мне в каждом зипуне мерещится Дантон,За каждым дереном – Кромвель.10 марта 1917

97. Огневоду

Слово пою я о том,Как огневод, пота струями покрытый, в пастушеской шкуре из пепла, дыма и копоти,Темный и смуглый,Белым поленом кормил тебя,Дровоядного зверя огня.Он, желтозарный, то прятался смертьюЗа забор темноты, то ложился кольцом, как собака,В листве черного дерева мрака.И тогда его глаз нам поведал про оперение синего зимородка.И черными перьями падала черная ветвь темноты.После дико бросался и грыз, гривой сверкнув золотой,Груду полен среброрунных,То глухо выл, пасть к небу подняв, – от холода пламенный голод, жалуясь звездам.Через решетку окна звезды смотрели.И тебя, о, огонь, рабочий кормилТушами белых берез испуганной рощи,Что колыхали главами, про ночь шелестяИ что ему все мало бы, а их ведь не так уже много.О приходе людей были их жалобы. ДажеНа вывеску «Гробов продажа» (крик улиц темноты)Падала тихая сажа.23 октября 1917

98. «А я…»

Л. Г.

А яИз вздохов даньСплетаюВ Духов день.Береза склонялась к соседу,Как воздух зеленый и росный.Когда вы бродили по саду,Вы были смелы и прекрасны.Как будто увядает день его,Береза шуметь не могла.И вы ученица Тургенева!И алое пламя повязки узла!Может быть, завтраМне гордостьСиянье сверкающих гор даст.Может, я сам,К седьмым небесамМногих недель проводник,Ваш разум окутаю,Как строгий ледник,И снежными глазамиВ зеленые ручьиПарчой спадая гнутою,Что все мы – ничьи,Плещем у ногТканей низами.Горной тропою поеду я,Вас проповедуя.Что звезды и солнце – все позже устроится.А вы, вы – девушка в день Троицы.Там буду скитаться годы и годы.С козБуду писать сказО прелестях горной свободы.Их дикое вымяСосет пастушонок.Где грозы скитаются мимо,В лужайках зеленых,Где облако мальчик теребит,А облако – лебедь,Усталый устами.А ветер,Он вытерРыданье утесаИ падает, светел,Выше откоса.Ветер утих. И утухВечер утехУ тех смелых берез,С милой смолой,Где вечер в очахСеребряных слез.И дерево чар серебряных слов.Нет, это не горы!Думаю, ежели к небу камень теснится,А пропасти пеной зеленою моются,Это твои в день ТроицыШелковые взоры.Где тропинкой шелковой,Помните, я шел к вам,Шелковые ресницы!Это,ТонокИ звонок,Игрист в свирельПастушонок.Чтоб кашу сварить,Пламя горит.А в омуте синемЛистья кувшинок.<Май – июнь, 1918>

99. Харьковское Оно

Где на олене суровый корольВышел из сумрака северных зорь,Где белое, белое – милая боль,Точно грыз голубя милого хорь.Где ищет белых мотыльковЕго суровое бревно,И рядом темно молоко –Так снежен конь. На нем Оно!Оно струит, как темный мед,Свои целуемые косы.На гриве бьется. Кто поймет,Что здесь живут великороссы?Ее речными именамиЛюдей одену голоса я.Нога качает стременами,Желтея смугло и босая.<Лето 1918>

100. «Сияющая вольза…»

Сияющая вользаЖелаемых ресницИ ласковая дользаЛаскающих десниц.Чезори голубыеИ нрови своенравия.О, мраво! Моя моролева,На озере синем – мороль.Ничтрусы – туда!Где плачет зороль.<1918>

101. «Ветер – пение…»

Ветер – пениеКого и о чем?НетерпениеМеча быть мячом.Люди лелеют день смерти,Точно любимый цветок.В струны великих, поверьте,Ныне играет Восток.Быть может, нам новую гордостьВолшебник сияющих гор даст,И, многих людей проводник,Я разум одену, как белый ледник.1918–1919

102. О свободе

Вихрем разумным, вихрем единымВсе за богиней – туда!Люди крылом лебединымЗнамя проносят туда.Жгучи свободы глаза,Пламя в сравнении – холод!Пусть на земле образа!Новых построит их голод.Двинемся, дружные, к песням!Все за свободой – вперед!Станем землею – воскреснем,Каждый потом оживет!Двинемся в путь очарованный,Гулким внимая шагам.Если же боги закованы,Волю дадим и богам!Начало ноября 1918, 1922

103. Жизнь

Росу вишневую мечаТы сушишь волосом волнистым.А здесь из смеха палачаПриходит тот, чей смех неистов.То черноглазаю гадалкой,Многоглагольная, молчишь,А то хохочущей русалкойНа бивне мамонта сидишь.Он умер, подымая бивни,Опять на небе виден Хорс.Его живого знали ливни –Теперь он глыба, он замерз.Здесь скачешь ты, нежна, как зной,Среди ножей, светла, как пламя,Здесь облак выстрелов сквозной,Из мертвых рук упало знамя.Здесь ты поток времен убыстрила,Скороговоркой судит плаха.А здесь кровавой жертвой выстрелаЛожится жизни черепаха.Здесь красных лебедей заряСверкает новыми крылами.Там надпись старого царяЗасыпана песками.Здесь скачешь вольной кобылицейПо семикрылому пути.Здесь машешь алою столицей,Точно последнее «прости».Начало января 1919