Шагая узкой безлюдной улицей за носилками, Савмак прикидывал, каковы его шансы, если он внезапно набросится на надсмотрщика. Жаль, что у того нет даже ножа на поясе, только бич в руке! Хотя его хорошо кормили, Савмак всё ещё чувствовал слабость во всём теле после ранения. В схватке один-на-один с кабаном-надсмотрщиком он почти наверняка проиграет. Эх, если бы носильщики были скифами! А так они, скорей всего, помогут не ему, а Ахемену.

Тем часом рабы по приказу хозяйки, открывшей обе боковые шторки, едва носилки свернули за угол, вынесли её на широкую и людную центральную продольную улицу. Здесь, конечно, о нападении на Ахемена или бегстве нечего было и думать. Савмак стал шарить взглядом по поясам пялившихся с жадным любопытством на проплывавшую на плечах рабов красавицу пеших греков и правивших запряженными в телеги, арбы и небольшие тележки волами, конями и осликами возниц, но, как назло, всё их "оружие" составляли лишь кнуты да дорожные палки.

Скоро огибавшая опоясанную внутренней крепостной стеной невысокую гору улица повернула, и Савмак увидел впереди узкий проём распахнутых ворот под чёрной от копоти зубчатой стеной, к которому она вела. Он тотчас узнал это место: это та самая стена и те самые восточные ворота, где напитам и хабам удалось ворваться в город. И хотя проезд сторожили четыре одетых в железные латы стража с короткими копьями и большими прямоугольными щитами, самый вид этих ворот показал Савмаку, как близко находится воля. Всего-то и надо, что проскочить сквозь них на ту сторону, желательно с каким-нибудь оружием и верхом на коне, а там - поминай как звали!

От ворот скакал неспешной рысью навстречу носилкам греческий воин на высоком вороном коне. Савмаку вначале даже показалось, что то его Ворон, и сердце его радостно затрепетало, но, когда всадник подъехал ближе, он понял свою ошибку. Пока всадник приближался, беспечно скалясь на встречных женщин (а на главной улице было полно красоток, искавших покупателей на свои прелести), Савмак лихорадочно размышлял, напасть на него, или нет. Внезапным резким ударом кулака сбоку в челюсть свалить с коня, и пока он будет падать, успеть другой рукой выхватить из ножен его меч и оказаться самому на конской спине, затем рубануть сверху Ахемена, развернуться и гнать во весь дух к воротам. Главное - проскочить ворота, а там - совсем рядом - усеянный высокими надгробьями и кипарисами город мёртвых, за ним - разбросанные по изрезанным балками склонам усадьбы, а далее - покрытые густыми зарослями Таврские горы, и вот она - желанная воля! Но достанет ли в его руке силы, чтобы одним ударом сшибить с коня грека? Савмак не был в том уверен. А если стражи успеют запереть ворота? Что тогда? Бросить коня, взбежать по башне на стену и прыгнуть вниз? Слишком высоко - без аркана он наверняка расшибётся, поломает руки-ноги и тогда всё, ему конец.

Когда до всадника оставалось шагов десять, рабы свернули с носилками в боковую улицу, избавив Савмака от дальнейших мучительных колебаний. Скоро носильщики принесли хозяйку к охраняемому двумя каменными львами, скрытому за четырьмя толстыми колоннами входу в большой дом, протянувшийся от подножья внутренней крепости до крутого склона вытянутой к морю горки, застроенной вверху домами, за которыми виднелся зубчатый верх наружной стены. Разглядывая вместе с Фарзоем город с окрестных высот, Савмак хорошо запомнил этот выделявшийся величиною и белыми колоннами дом, с тянувшимся позади него до самой приморской стены зелёным садом. Где ты теперь, друг Фарзой? Жив ли?

За то недолгое время, пока носилки плыли на плечах покорных, как волы, рабов от перекрёстка к дому с колоннами, в голове Савмака успел родиться новый план. Если Ахемен не посмеялся над ним и новая хозяйка и вправду призовёт его ночью в свою опочивальню, он задушит её, найдёт какую-нибудь верёвку, тихонько проберётся в сад, спустится со стены к морю и к утру, по краю покрывающего окрестные склоны леса, выберется в степь.

– Госпожа Масатида, жена навклера Лимнея, к госпоже Мелиаде!
– громко объявил по-прежнему шедший с Савмаком сзади Ахемен показавшемуся между колоннами привратнику.

– Проходите, госпожа ждёт, - пригласил, делая с поклоном широкий жест рукой в сторону распахнутых в глубине за колоннами дверей, стороживший вход в хрисалисково жилище вместе с сидящими в углах на цепи двумя здоровенными чёрными псами пожилой, но вполне ещё крепкий раб.

Лимнеевы рабы пронесли госпожу между колонн под высоким арочным сводом пропилона на передний двор и плавно поставили носилки короткими тонкими ножками на каменные плиты возле фонтана.

Как только Масатида выбралась с помощью служанки из носилок, епископ Пакор, приветствовавший её у решётчатых внутренних ворот, приказал стоявшей у фонтана рабыне проводить гостью к хозяйке. Поклонившись и сделав пригласительный жест, рабыня повела Масатиду и её служанку через большой задний двор в покои Мелиады. Ахемен, Савмак и четверо носильщиков, присев на мраморный бортик фонтана, остались ждать возле носилок.

Войдя в роскошный, обогреваемый тремя раскалёнными жаровнями будуар Мелиады, Масатида со счастливой улыбкой на рубиновых устах поспешила к поднявшей грузное тело с кушетки супруге Лесподия. Выказав взаимную радость встрече, женщины обнялись и обменялись поцелуями в щёки как давние подруги. Мелиада похвалила неувядаемую красоту, изысканный наряд и прекрасные украшения своей гостьи. На ней самой в этот раз почти не было украшений: только оправленные в серебро янтарные серьги, лежащая на мясистых белых грудях голубая лазуритовая гемма с профилем сына на обвивающей пухлую шею золотой цепочке, да по паре перстней с разноцветными камнями на каждой руке. Круглые, заплывшие жиром щёки Мелиады были густо припудрены, а глаза красны от пролитых сегодня обильно слёз.

Велев подать гостье кресло, Мелиада тяжело плюхнулась массивным рыхлым телом обратно на стоявшую слева у стены кушетку и послала двух из четырёх пребывавших в её комнате рабынь на поварню за угощением. Две оставшиеся рабыни поместили между хозяйкой и усевшейся в кресло напротив неё гостьи продолговатый столик с украшенной причудливым природным узором яшмовой столешницей и, чтобы не мешать завязавшейся между матронами беседе, но быть готовыми по первому зову к услугам, бесшумно отступили по устилавшему пол мягкому ковру к двери.