Прикрытые страдальчески глаза Гереи широко распахнулись, едва она увидела ворвавшегося в комнату с мечом наперевес Левкона. Рванувшись, насколько позволял ремешок, вперёд, она выкрикнула его имя и позвала на помощь. Продолжая крепко сжимать руками её голени, Филоксен приподнял голову и гневно оглянулся.

Поспешая за Хрисалиском к спальне новобрачных, Левкон твёрдо про себя решил убить Филоксена, если застанет его верхом на Герее. К счастью, он успел вовремя.

– А ну прочь от неё!
– крикнул Левкон, подбегая к Филоксену, гнев в глазах которого, при виде выписывающего перед самым его носом опасные зигзаги меча в руке царевича, сменился изумлением и испугом. Отпустив ноги Гереи, он осел на пол, вжавшись под натиском упиравшегося в грудь меча спиной в инкрустированную слоновой костью заднюю спинку ложа.

– Ты не смеешь! Она моя законная жена - весь город тому свидетели!
– выкрикнул Филоксен, в надежде образумить царевича.

– Молчи! Ещё одно слово, и она станет вдовой!
– воскликнул в ответ Левкон, уперев для убедительности отточенное острие меча в углубление между ключицами под кадыком номарха.
– Если хочешь жить, замри и не шевелись!

Медленно отведя от шеи соперника меч, Левкон бросился к Герее и обрезал удерживающий её на привязи ремешок.

– Левкон, убей его!
– торопливо освобождая зубами руки от пут, крикнула Герея, метнув полный ненависти взгляд на скорчившегося на полу у ложа законного мужа.

Её призыв послужил сигналом для Филоксена. Резво вскочив на ноги, он бросился к выходу, но едва откинул дверной полог, как в грудь ему упёрлись выставленные навстречу мечи Лесподия и Фадия. Увидев, что передняя комната заполнена воинами с обнажёнными мечами, номарх убедился, что всё слишком серьёзно, и нужно попытаться сохранить хотя бы жизнь. На его счастье, Левкон благоразумно решил пощадить номарха, дабы не подводить помогавших ему товарищей под смертную казнь. По его команде номарху связали руки, заткнули рот кляпом, чтоб не мог ни позвать на помощь, ни воздействовать угрозами или посулами на своих сторожей, уложили на брачное ложе и привязали за руки к кольцу в изголовье.

От предложения Левкона бежать вместе с ним Лесподий отказался, благородно не пожелав бросить своих подбитых на мятеж подчинённых, и остался со своими воинами сторожить до утра номарха и застигнутых в его покоях рабов. Крепко обнявшись с ним на прощанье и пожав руки остальным, Левкон, держа за руку закутанную с головой в его плащ Герею, последовал за Хрисалиском. Они пробрались в занимаемые им и его семьёй комнаты, где Герея оделась и без колебаний прихватила в дорогу шкатулку с подаренными ей Филоксеном драгоценностями, а Хрисалиск прихватил медный сундучок с накопленными за многолетнюю службу у Филоксена и его отца деньгами. Наскоро собравшись, Хрисалиск, Досифея, Левкон, Герея и безутешная Мелиада, льющая беззвучные слёзы оттого, что расстаётся, и, вероятно, навсегда, с Лесподием, прошли через сад к калитке, вышли на берег и, обогнув угловую башню, пробрались в порт.

Заглянув вскоре после их ухода в спальню новобрачного, Лесподий увидел, что лицо Филоксена посинело, и он вот-вот задохнётся. Взяв с него обещание не шуметь, Лесподий освободил номарха от кляпа.

– А впрочем, если хочешь, можешь кричать, - ухмыльнулся Лесподий.
– Всех твоих рабов и рабынь напоили вином в честь твоей свадьбы и заперли всех в одной спальне, так что твои крики всё равно никто не услышит. Ха-ха-ха!

Закрыв ставню, Лесподий пожелал номарху доброй ночи и вышел в переднюю. Направив верного жене Фадия в спальню сторожить пленника, гекатонтарх отправился в соседнюю комнату коротать долгую бессонную ночь в компании с одной из длинноногих филоксеновых рабынь.

В порту заранее всё обдумавший ещё по пути в Феодосию Левкон предложил Хрисалиску разделиться. Он с Гереей переждёт отцовский гнев где-нибудь за пределами Боспора, например, в Херсонесе, а Хрисалиск с женой и старшей дочерью укроются в купленной для него Саноном усадьбе на Меотиде, к северу от Пантикапея. В портовой харчевне Левкон написал распоряжение о назначении Хрисалиска управляющим усадьбой и объяснил, где она находится.

Оставив Левкона с женщинами в отдельной комнате в харчевне, Хрисалиск отправился на переговоры с феодосийскими навклерами, собиравшимися завтра отправиться в первое в новом сезоне плавание, кто на запад, кто на восток. Со многими из них у него за многие годы взаимовыгодного сотрудничества сложились вполне доверительные отношения. Хрисалиск без труда нашёл двоих, кто, выслушав его рассказ о похищении царевичем Левконом с брачного ложа Филоксена Гереи, согласился за хорошую плату и из желания услужить будущему басилевсу, вывести свои корабли в море не с утренней зарёй, как планировал, а немедленно.

Расцеловавшись наскоро у трапа с отцом, матерью и старшей сестрой (в отличие от Мелиады и Досифеи, в глазах Гереи не было ни слезинки), Левкон и Герея поспешили укрыться в маленькой каюте навклера в кормовой надстройке. Хрисалиск с женой и старшей дочерью поднялись на борт судна, пришвартованного к соседнему причалу. Ещё около часа, показавшегося беглецам вечностью, у навклеров ушло на то, чтобы вытащить из супружеских постелей, диктерионов (не все были женаты) и харчевен своих моряков. Наконец, примерно за час до полуночи, корабли, не зажигая огней, тихо отчалили и осторожно двинулись на вёслах в мертвенном свете висевшей на юго-востоке за мысом Теодеос ущербной луны (тот, кому плыть на запад, впереди, направляющийся на восток - за ним) к выходу из гавани. Проскользнув мимо высящейся на конце восточного мола круглой башни маяка, огонь на котором впервые после зимней спячки зажгут только на следующую ночь, корабли повернули в открытое море и вскоре расстались: первый, обогнув Теодеос, подставил парус крепкому попутному ветру и резво поскакал на волнах на запад, второй, усердно загребая всеми вёслами, медленно пополз на восток, увозя своих укрывшихся в каютах пассажиров навстречу неведомой судьбе.

 7

Полоска неба между волнистым степным горизонтом за рекой Бик и нижним краем неподвижно висевших над ним длинных слоистых облаков разгоралась бледно-розовым светом, будто отблеск рассыпанных за холмами горячих углей, когда десяток скифов, мчавших во весь дух по большой дороге с тёмной закатной стороны на шумно втягивающих воздух, покрытых в паху хлопьями мыла конях, подлетел к рассекающей степь пограничной реке и остановился у самой воды, будто наткнулся на невидимую стену. 26-летний боспорский соматофилак Фагис, ни одеждой, ни оружием, ни скуластым узким лицом с длинными пушистыми усами и волнистой бородкой цвета льняной соломы не отличавшийся от сопровождавших его марепсемисовых скифов (за что и был выбран Левконом из девяти оставшихся у него телохранителей для этой рискованной миссии), перекинулся на спину заводного коня, отдав повод заморенного долгой скачкой основного коня ближайшему скифу. Оглянувшись на порозовевшие в утренних лучах лица своих провожатых, Фагис поблагодарил их на хорошем скифском языке за помощь, пожелал лёгкого обратного пути и, стеганув без замаха плетью коня, в два прыжка перескочил на боспорский берег. Продолжая нещадно охаживать купленного втридорога у скифов мерина по тощим розовым бокам, он скоро свернул с наезженной дороги и погнал бешеным скоком напрямки к загораживавшей встающее из залива солнце Столовой горе.