Франсуа осведомился о дороге к хижине и сразу же ушел.

Снег падал крупными хлопьями. Франсуа немного заплутал в этом мрачном холмистом лесу, но, в конце концов, заметил вдалеке дымок. Туда он и направился.

Это была пастушья хижина самого убогого вида, сложенная из диких камней. Посреди земляного пола имелся очаг, а вместо трубы — просто дыра в крыше. Услышав, как кто-то вошел, Жан, до этого спавший, одним прыжком вскочил.

Франсуа даже попятился, увидев брата. Волосы достигали тому до плеч. У него были висячие усы и длинная узкая борода глубокого черного цвета. На его худобу было страшно смотреть, изможденное лицо походило на маску мертвеца; под изодранным студенческим платьем виднелись впалая грудь и выпирающие ребра. Золотая булла казалась выросшей.

Франсуа был так потрясен, что даже забыл объявить своему брату новость, которую принес.

— Что ты тут делаешь?

Жан улыбнулся, обнажив почерневшие зубы.

— Сам видишь — живу.

— Но ведь так нельзя жить!

— Отчего же? Симеон Столпник тридцать пять лет прожил на колонне высотой с дерево. По сравнению с этим тут просто дворец. Я пью дождевую воду и талый снег, ем насекомых и грызунов, а время от времени какой-нибудь путник подает мне в виде милостыни кусок хлеба.

Франсуа вспомнил своего брата захмелевшим, среди девок, яств и вина. Он не понимал.

— Это ради искупления смерти Берзениуса?

— Плевал я на него! Он лишь получил по заслугам.

— Почему же тогда?

Жан пристально посмотрел на Франсуа своим горячечным взглядом. Снаружи заметала метель, и пламя очага поднималось столбом, затягиваемое дырой в потолке.

— Тебе скажу. Я ищу Бога.

— Таким способом?

— Этот — единственный!.. Явившись сюда, я поставил на себе точку, и я все понял… Помнишь, что я говорил тебе, когда мы встретились в «Старой науке»?

— Разве такое забудешь?

— Как же я был глуп тогда! Глуп, глуп, тысячу раз глуп! С каким тщеславием, с каким ребяческим самодовольством я бахвалился своим диспутом с крестным, своей победой над авиньонским студентом!

— Да нет же, напротив, это было великолепно!..

— Ты мне даже сказал, что это тебе напоминает собственные фехтовальные подвиги или что-то в этом роде. Но хуже всего, что я сам во все это верил! Искренне верил, что мы с тобой оба будем победителями, героями: ты — телом, я — духом; что мы оба созданы быть первыми: ты — в схватках с оружием, я — в ученых спорах…

— Ну да, да! Именно так…

— Именно так для тебя, но не для меня! Моя цель — быть побежденным! Понимаешь это? На мою беду природа одарила меня слишком требовательным умом. Со времени диспута с крестным я не мог спокойно слышать чей-нибудь аргумент, чтобы тут же не попытаться опровергнуть его, и мне это всегда удавалось. Но всякая истина обладает своей противоположностью: чем больше я читал, тем меньше я верил, чем больше я занимался науками, тем дальше отходил от Бога!

Франсуа смотрел на своего брата, скрючившегося на голой земле, и понял вдруг, что упадок физический просто ничто в сравнении с постигшим того упадком духовным. Он был потрясен этим.

— Франсуа, в книгах я искал именно Бога! После той страницы я ждал, что вот-вот появится архангел и поразит меня золотым мечом, что он пронзит мне сердце и меня, наконец, постигнет озарение. Но архангел так и не явился… Я видел только ученых докторов, светочей Церкви. Они выходили на ристалище один за другим, и я всех их побил. Я вышиб их из седла, искрошил на мелкие кусочки. Они поверглись в прах, и сами стали прахом!.. На мое несчастье, в области рассудка я — Черный Принц, вечный победитель… Но когда я прибыл сюда и поразмыслил над этим, у меня появилась безумная надежда!

Франсуа готов был заплакать, так растрогала его речь брата.

— Какая? Говори скорее!

— Я сказал себе, что именно наука отвращает меня от Бога. Единственное средство обрести Его — это позабыть все, что я знал. Почему у последнего из рабов, у самого тупого из деревенских дурачков, у самого безумного из питомцев приюта Сен-Ги есть вера, а у меня нет? Я отгородился от мира, я попытался стать таким невеждой, таким глупцом, таким умалишенным, каким только возможно. Я перестал говорить, думать, я сделался смиренным, и я ждал…

— И ты нашел?

— Я нашел только себя самого. Одиночество и скуку — вот что я нашел! Тогда я взбунтовался. Я требовал у Бога, чтобы Он проявил себя, пусть даже поразив меня молнией… Как-то в грозовую ночь я встал на самой высокой скале и бросал в небо такие богохульства, каких даже бесы никогда не слыхали. А молния угодила в монастырь!..

Жан рывком поднялся и схватил своего брата за руку.

— Франсуа, нами правит случай! Ларчик пуст! Прав был мэтр Эрхард: в том и состоит великая тайна.