На свою беду Франсуа оказался именно в этом последнем отряде и на собственном опыте узнал, что такое английский набег. По дороге в Бринье он видел ужасы, оставленные после себя мародерскими «дружинами»; но то, что ожидало его здесь, было ничуть не менее ужасно. Опустошения, которые производило английское войско, напоминали потраву, учиненную стаей саранчи. В коридоре шириной около двух километров уничтожено было все, что только возможно, и в то же время по обе стороны от него страна оставалась нетронутой. Казалось, какой-то великан прошелся тут с косой.

Англичане на своем пути истребляли все. В первую очередь — людей. Правда, они не свирепствовали, подобно бриганам; ни пыток, ни отрезанных носов и ушей, ни частей тела, развешанных на деревьях, ни похищений женщин. Англичане вели себя не как изверги, а как обыкновенные убийцы.

Все, что еще оставалось живого, исчезло: не только люди, но и животные, начиная с коров, валявшихся на лугах, до кур, собак и кошек. Не давали никакой пощады и растительной жизни: фруктовые сады и виноградники вырубались, поля сжигались. Иногда та же участь постигала даже леса. Что касается домов, то от них не осталось ничего, кроме пыли.

Вопреки тому, на что рассчитывал Ланкастер, англичанам не удалось дойти до Парижа. Путь им преградила вторая французская армия под командованием герцога Бургундского, крепко удерживая мосты, броды и все возможные проходы. Не имея возможности двигаться из Шампани на север, Ланкастер повернул на юг. За ним по пятам, на расстоянии всего нескольких лье, двигались Франсуа и его товарищи.

В этом коридоре смерти Франсуа познал худшие из кошмаров. Дни сменяли друг друга, а глазам представало все одно и то же зрелище: трупы и дымящиеся руины. Стояла жара, и вонь от разложения, смешиваясь с запахом гари, делалась невыносимой… Они не могли позволить себе оставить жертвы без погребения, и поэтому большая часть времени уходила у них на рытье могил. Порой им попадались разрозненные кучки отставших английских солдат — раненых, больных, охромевших. Завидев приближающихся французов, те не молили ни о какой пощаде. Свидетельства их злодеяний были повсюду, и они знали, что надеяться им не на что. Они позволяли себя резать, как бараны. Некоторые даже сами подставляли шею. Оставалось только ударить…

На этом нескончаемом пути пепла и крови даже Бидо ле Бурк утратил свое добродушие. Впервые он, напиваясь, еще больше мрачнел. Франсуа тоже был угрюм: могильщиками и палачами, вот кем они стали! Временами его охватывало нестерпимое желание погнать коня вперед. Убийцы — там, всего в нескольких лье, они продолжают убивать. Один короткий рывок галопом — и можно догнать их и за все рассчитаться. А они вместо этого дают врагам спокойно уйти!

Однако Франсуа убеждал себя сдерживаться. Он вспоминал рассказ Ангеррана о битве при Креси: разгром тогда случился именно потому, что французское рыцарство бросилось в атаку вопреки приказам. Сейчас они просто обязаны повиноваться: это их безусловный долг… И Франсуа повиновался, хоть это и было тяжело. Боже, как это было тяжело!

Так прошел весь месяц август. В сентябре герцог Ланкастерский, по-прежнему двигаясь к югу, вступил в Ниверне. Несчастные жители Ниверне, увидевшие, как на них обрушились смерть и ужас! Что тут делает эта армия? Как им понять такое? И как можно было им это объяснить? Сказать, что англичанин оказался здесь потому, что ему помешали идти на Париж, который сильно пострадал раньше, и что теперь, стало быть, настал их черед?

Вскоре после Гериньи у Франсуа состоялась одна встреча, которую он никогда потом не забудет.

На том месте, где еще недавно была деревня, уцелел облицованный камнем источник. Возле него Франсуа и Бидо ле Бурк увидели четырех английских солдат, которые пили воду, держась за животы: без сомнения, их мучил кровавый понос.

Заметив всадников, солдаты бросились было бежать, но остановились, вернулись к водоему и положили головы на его край. Франсуа и Бидо были не прочь оставить эту работу другим, но оказались тут самыми ближними, так что приходилось смириться. Они спешились, взяли свои секиры и обезглавили англичан. И в этот миг у них за спиной раздался чей-то голос:

— Убийцы!

Они обернулись. Перед ними стояла женщина. Ее платье обгорело, не хватало изрядного куска, раньше прикрывавшего одну грудь, а все остальное было в прожогах и подпалинах. Волосы у нее тоже спалило огнем, так же как брови и ресницы, что придавало ей поистине устрашающий вид.

Франсуа пробормотал:

— Кто вы?

— Была мельничихой…

Она подняла вымазанную кровью руку и ткнула в него пальцем. Франсуа попятился перед этой женщиной, вышедшей, казалось, из самой преисподней, и споткнулся об обезглавленные тела.

— Вчера я была молода, богата, красива, у меня был прекрасный муж и прекрасные дети… а теперь…

Она всхлипнула и уже не могла остановиться. Мимо них проходили пехотинцы, проезжали всадники; все отводили взгляд… Женщина перестала рыдать и снова набросилась на Франсуа:

— Что вы тут делаете? Считаете трупы? Добиваете умирающих? Вы разве не рыцарь?

— Да, но…

— Разве вы не клялись защищать женщин и детей?

— Да…

— Так что же вы тут делаете?

Франсуа напрягся. Он должен что-то ответить. Это его долг — и ради него самого, и ради этой женщины, даже если она не способна это понять… Ему удалось выговорить: