— День Ворона, — начал директор Чайлд, — это больше чем день гордости за школу. Потому что разве мы не гордимся школой ежедневно?

Он стоял на сцене. Все немного вспотели, но не он. Он был поджарым, суровым пастухом при перегоне скота, и этот перегон являлся жизнью, кожа изборождённая, будто обесцвеченная стена каньона. Гэнси давно утверждал, что Чайлд здесь остаётся непонятым. Поместить такого последнего героя в светло-серый костюм и галстук – всё равно что бросить на ветер возможность вместо этого посадить его в седло из оленьей шкуры и засунуть внутрь широкополой ковбойской шляпы.

Адам бросил на Гэнси понимающий взгляд. Он беззвучно произнёс:

— Йи-хо.

Они ухмыльнулись и отвели глаза друг от друга. Взгляд Гэнси остановился прямо на Генри Ченге и ванкуверской тусовке, они все сидели рядом, поближе к задней стене. Как будто почувствовав его внимание, Генри посмотрел через плечо. Его брови приподнялись. Это неприятно напомнило Гэнси, как Генри увидел Девочку-Сиротку в багажнике внедорожника. Рано или поздно ему потребуется объяснение, отговорка или ложь.

— ...для этого Дня Ворона, — настойчиво продолжал Чайлд.

Обычно День Ворона очаровывал Гэнси. Он состоял полностью из того, что тот любил: студенты стильно собирались в белых футболках и штанах цвета хаки, словно статисты документального фильма времён Первой мировой войны; поднимались флаги; команды сталкивались друг с другом с ликованием; напыщенность, торжественность, шутки, понятные лишь посвящённым; и вороны, изображённые над всем этим. Немало учеников младших классов делали воронов на всём теле, чтобы инсценировать мнимый публичный конфликт, в то время как школьные фотографы запечатлевали сияющие лица для повышения ценности рекламных материалов следующего года.

Сейчас же всё в Гэнси безотлагательно воспевало трату времени, презназначенного для поисков. Его квест был волком, и волк голодал.

— Сегодня десятая годовщина Дня Ворона, — сказал Чайлд. — Десять лет назад эти торжества, которые нас радуют сегодня, предложил студент, занимающийся в Аглионбае долгие годы. К сожалению, Ноа Жерни не может праздновать с нами сегодня, но перед тем, как остальные этим займутся, мы, к счастью, можем позвать сюда одну из его младших сестёр, чтобы она поведала нам немного о Ноа и о происхождении этого праздника.

Гэнси бы решил, что ослышался, если бы Адам не взглянул на него и не спросил одними губами:

— Ноа?

Да, Ноа, потому что здесь была его сестра, и она сейчас поднималась на сцену. Даже если бы Гэнси не узнал её с похорон, он бы признал миниатюрный рот Ноа, крошечные глаза с жизнерадостными мешками под ними, огромные уши, спрятанные под тонкими волосами. Было необычно видеть черты Ноа в молодой женщине. Ещё необычнее было видеть их в ком-то живом. Она казалась слишком взрослой, чтобы быть младшей сестрой Ноа, но это только потому, что Гэнси забыл, сколько Ноа существовал в подвешенном состоянии. Ему было бы двадцать четыре, если бы спасён был он, а не Гэнси.

Первокурсник сказал что-то, что Гэнси не уловил, и был быстренько выпровожен из театра за свои старания. Сестра Ноа наклонилась к микрофону и произнесла что-то слишком робко, чтобы её услышали, и затем что-то ещё, что было съедено визгом, когда ответственный за звук попытался подогнать громкость. Наконец, она сказала:

— Привет. Я Адель Жерни. У меня на самом деле нет длинной речи. В смысле, я проходила через всё это, когда была вашего возраста, и речи были скучными. Я только хочу сказать несколько слов о Ноа и Дне Ворона. Кто-нибудь из вас, ребята, знал его?

Гэнси и Адам синхронно начали поднимать руки и так же быстро опустили их. Да, они знали его. Нет, они не узнали его. Ноа живой существовал до начала их учёбы здесь. Ноа мёртвый был явлением, а не знакомым.

— Ну, вы многое потеряли, — продолжила она. — Моя мама всегда говорит, будто он был фейерверком, это означало, что он всегда получал штрафы за превышение скорости, прыгал по столам на семейных торжествах и всё такое. У него всегда было так много идей. Он был таким гиперактивным.

Адам и Гэнси смотрели друг на друга. Они постоянно чувствовали, что Ноа, которого они знали, был не настоящим Ноа. Просто понимание того, сколько ноашности забрала себе смерть, приводило в замешательство. Было невозможно не задаться вопросом, что бы с собой сделал Ноа, если бы всё ещё жил.

— В любом случае, я здесь, потому что была фактически первой, с кем он поделился идеей о Дне Ворона. Он позвонил мне однажды вечером. Кажется, мне тогда было четырнадцать. И рассказал, что видел по сне воронов, воинственных и дерущихся. Он говорил, что они все были разных цветов, размеров и форм, и он был внутри них, а они будто бы вращались вокруг него. — Она жестом показала вихрь вокруг себя, у неё были руки Ноа, локти Ноа. — И он сказал: «Думаю, это был бы клёвый арт-проект». А я ответила: «Держу пари, если все в школе сделают такой же, воронов будет достаточно».