Может, и не врал, кто его знает? Пришёл оборванец издалека, шпионы и дознатчики скрупулёзно записывали за ним имена земель и правителей, но магистерская служба не обнаружила таковых в церковных книгах. Получалось, что земли эти были крайне удалены от мира Срединного. Может, и жил там какой-то бог, что защищал людей от Отца их Сатаны?

Ересь, однако, в Магистериуме приняли в штыки. Дальновидному Совету не понравился самовольный «защитник» людей, якобы спасающий их души от Ада.

Магистры полагали, что одна-две ереси крепкому государству даже во благо, если не несут они мыслей по-настоящему революционных. Но идея о спасении и посмертной жизни души не годилась тут даже теоретически. Ведь если завтра люди перестанут кормить адских обитателей своими душами, обрушится весь существующий миропорядок, скреплённый Договором с Сатаной. И тогда голодные демоны снова дуром попрут в человеческий мир за добычей. И вернётся беда.

Проповедника, чтобы упаси Сатана, не сделать из него мученика, быстренько опоили дурманом и подвели в пьяной драке под нож. Но ересь оказалась стойкой. С тех пор в провинциях постоянно объявлялись малые группы поклонников «милостивого бога» и разлагали речами чернь. Мол, веруйте, и души ваши спасутся от гибели в Аду. Хотя куда они, спрашивается, денутся?

Совет Магистериума выпустил эдикт, призывающий наказывать смутьянов изображением калёным железом либо широким палаческим ножом креста на самом видном месте – на лице, дабы показать, что никакой выдуманный бог защитить своих проповедников не может. Эдикт тоже вышел боком: вскоре крещёные сами начали уродовать лица, почитая это за некий божественный знак, по которому они после смерти попадут не в Ад, как все прочие, а в какое-то другое, тайное место. И как не объясняли людям магистры, что никакие знаки, поставленные на теле, не влияют на собственно душу – «крещение» лиц прижилось.

Фабиус не имел пока собственного мнения о ереси крещёных. Он понимал опасения Совета Магистериума: толпа, как собака, помани самым несусветным – она и пойдёт. Однако чума казалась магистру гораздо более серьёзной проблемой, чем нелепые людские россказни. Потому к версии «я расследую здесь ересь» он решил прибегнуть только в крайнем случае. Для начала же он предложит префекту простое объяснение своего визита: в Дабэне чума, и Совет Магистериума беспокоится, готова ли провинция принять беженцев. Некое официальное уточнение ролей, не более. А если префект поинтересуется, почему к нему не обратились через ангонского магистра Ахарора Скромного, то Фабиус просто сошлётся на дряхлость «официального» мага.

Ахарор оскорбится, конечно… Придётся нажить ещё одного врага.

Фабиус и ангонский магистр и так не были особенно дружны, но встречались. И именно Ахарор писал Фабиусу о неких странных происшествиях в Ангистерне. (Нужно будет взять с собой его письма, может и пригодятся).

Фабиус отправился в башню, в свою рабочую комнату на среднем этаже, где наблюдал за звездами, читал, составлял заклинания и проводил колдовские обряды. Он уже позабыл о том, что оставил там сына и вздрогнул, заметив разбросанные по полу книги, неубранный нагар на ещё чадившей пентаграмме… Самого же виновника беспорядка и след простыл.

Маг поморщился, постоял в дверях. Думая заставить мальчика убрать за собой, спустился в его комнату. Но Дамиен крепко спал, умостив на подушке обожжённые колдовским огнём руки. Подушка была мокрой, на полу перед кроватью ширилась лужа в островках тающего снега.

Фабиус долго смотрел на мягкие кольца русых волос, на нежные черты лица, слишком напоминающие материнские. И раздражение покинуло его. Магистр щелчком пальцев убрал беспорядок.

Всё это юность, сказал он себе. Парень подрастёт, и дурь выйдет из него сама. Главное – он одарённый маг и способный ученик. Нет тех, кто не бесился в юности, не отрицал авторитеты старших. Сейчас мальчик думает, что лучше отца знает, что ему читать и чем заниматься. Это пройдёт.

Фабиус ощутил, наконец, что равновесие духа установилось в нём. Маг поднялся в рабочий кабинет, собрал с пола книги. Аккуратно почистил пентаграмму от гари специальной щёточкой – магический инструмент требовал ручного ухода. Потом принёс с балкона стремянку и погасил свечи на стенах, изготовленные по его личному эскизу. Не прихоть, но необходимость.

Обряды требовали строгого сочетания элементалей – огня, воздуха, земли и воды. Для каждого магического предмета в соответствии с ними имелось своё предпочтение формы, цвета, материала. Если форма пентаграммы указывала на огонь, то цвет её должен был защитить элементаль земли, а камень – иметь фактуру, приемлемую для элементаля воздуха.

Работа окончательно успокоила магистра. Он любил своё дело даже в мелкой суете хозяйственной рутины. Многие десятилетия настраивал он сочетания форм и цветов в рабочем кабинете, достаточно сильное сочетание. Пожалуй, уже одна эта настройка помогла сегодня Дамиену слепить из огня саламандру. Но всё-таки сын проявил и личное мужество, и сообразительность. Это сводило на нет мелкие огрехи. А меч…

Фабиус вздохнул. Ему были очевидны мысли и поступки многих, но сыну он прощал то, что не простил бы и себе. Потому он решил дать мальчику возможность самому осознать своё предназначение. Не ломая его детских игрушек. Пусть он избавится от них, когда придёт его время.

Магистр и раньше замечал, что Дамиен посещает в Лимсе лавки совсем не магических книг. Что его влекут бессмысленные истории о рыцарях, выдуманных землях и городах. Мальчик не понял ещё, что такие книги – всего лишь призыв к мечтанию, но не к действию. Не стоит натягивать на себя одежды выдуманных героев. Книжные миры сродни мыльному пузырю – ткнёшь булавкой, и они лопнут. А булавкой может стать острое слово, меткое наблюдение или прозрение. Твоё собственное. Потому достойными книгами могут быть лишь книги о серьёзных науках.