– Нейролептики. Транквилизаторы. Такими кормят буйных психов.

– Извиняюсь за прямой вопрос: а у тебя крыша от них не поедет?

– Не знаю, – сказал Знаев. – Там видно будет.

И нагнулся, достал из-под стола старую, наполовину пустую бутылку крепкого. И два стакана.

Вошедшая в кабинет Маша Колыванова застала самый апогей священной процедуры, когда слух соучастников радуется звонкому бульканью, и пространство вокруг наполняемой посуды набухает отчаянным спиртовым духом, и ноздри трепещут, и душа замирает в коротком приступе смятения: ну вот, опять алкоголь.

– Что празднуем? – осведомилась Маша.

Знаев немедленно достал третий стакан. Маша азартно ухмыльнулась.

– У меня, – сказал ей Знаев, – появился второй ребёнок.

– Ого, – сказала Маша. – Требую подробностей!

– Всё как в любовном романе, – сказал Знаев. – Я провёл с женщиной всего одну ночь. Через шестнадцать лет выясняется: не напрасно. Сын! Сегодня познакомились.

– Поздравляю, – сказала Маша, заметно возбуждаясь. – Что чувствуете, Сергей Витальевич?

– Любовь, – ответил Знаев. – А ты что подумала?

– То же самое, – сказала Маша. – И как он? Хороший парень?

– Моя точная копия, – ответил Знаев, снова ловя себя на физическом ощущении гордости, на том, что его распирает.

Выпили.

Маша Колыванова была тренированным застольным бойцом и занюхала собственным запястьем.

Горохов проглотил с равнодушным лицом, но закашлялся.

Знаев же – опьянел мгновенно, как будто поскользнулся, упал и приложился затылком о твёрдое.

– Маша, – спросил он, – а твоему сыну – сколько?

– Двадцать три, – ответила Маша со вздохом. – Боюсь, скоро он сделает меня бабушкой.

– И что в этом страшного?

Маша точным движением согнутого пальца придержала тушь под накрашенным глазом.

– Сергей Витальевич, – сказала она, – идите к чёрту. Я не хочу быть бабушкой. Моя цель – оставаться сексуальным объектом.

– Тебе, Маша, это удаётся, – сказал Знаев и вручил бутылку Горохову.

– Налей ещё. И пойдём работать.

Горохов немедленно исполнил распоряжение шефа; в самый решительный момент в его кармане зажурчал телефон, но наливающий не обратил на это никакого внимания.

– Ещё одно, – сказал Знаев, глядя на Машу. – На меня завели уголовное дело. Враги всё ближе. Торговая сеть «Ландыш». Григорий Молнин. Миллиардер. Давит на меня через прокуратуру Москвы. Мне предъявили обвинение. Подняли все старые истории. Банкротство банка. Заявления недовольных.

– Ужасно, – сказала Маша.

– И не говори. Тону, как Чапаев в реке Урал. У меня даже машину вчера отшмонали.

– А мотоцикл?

– А на мотоцикле мне нельзя. Принимаю таблетки. Знаешь, что такое спутанное сознание?

– Догадываюсь.

– Про уголовное дело – поняла?

– Поняла, – невозмутимо ответила Маша. – Но мне всё равно. Я бухгалтер. Наёмный сотрудник. У меня – контракт.

– То есть, – уточнил Знаев, – ты это помнишь.

– Разумеется, – твёрдо сообщила Маша.

Знаев посмотрел на обоих. Алекс Горохов моргал утомлёнными глазами – в хмельном состоянии он становился ещё более сутулым и серым, истаивал, сливался с фоном. Человечек-пиджачок. Сидел на краю стула, трогательно развернув внутрь мысы туфель, тоже – серых, но, между прочим, дорогих: он хорошо зарабатывал здесь. Маша, витальная баба-ягодка, наоборот, распрямилась, раскраснелась, выдвинула обширные груди, запахла жасминовыми духами, пудрой, кремом, ментоловыми сигаретами, мятными конфетками, и даже золотые цепочки на её шее, самую малость дряблой, засверкали как будто ярче.

– Помните, – произнёс Знаев. – И не забывайте. Этот магазин – не моя собственность. Он принадлежит компании, юридическому лицу. Обществу с ограниченной ответственностью. Под названием «Готовься к войне». И стены, и окна, и лампочки, и подъездные пути, и стоянки, и фонарные столбы. Деньги компании – не мои деньги. Товар на складах – не мой. Деньгами и товаром распоряжаетесь вы, наёмные менеджеры. Куда девать выручку, откуда брать ацетон, спички и лопаты – решать вам. Я всего лишь хозяин. Я валяюсь дома на диване, как полагается хозяину. Я – буржуй, капиталист, я нанял людей, люди работают, я отдыхаю. Жру ананасы и рябчиков жую. Если я приду и скажу: «Отдайте мне этот стол, и стул, и товар, и наличность из кассы», – вы скажете: «Нет». Потому что это не мой стол и стул и не моя наличность. Потому что это – собственность компании. Вы помните это?

– Да, – сказала Маша Колыванова.

– Никогда не забывал, – сказал Горохов.

– Хорошо, – похвалил Знаев. – Вы ничего не знаете ни про Григория Молнина, ни про торговую сеть «Ландыш», ни про мои долги, ни про мои уголовные дела. Вы – работяги, вы получаете жалованье и премиальные по итогам года. Вы платите подоходный налог и взносы в пенсионный фонд. Вы белые и пушистые. Вы на том стоите и стоять будете. Правильно?

– Правильно, – сказала Маша. – Но всё равно, звучит как-то… траурно. Сергей Витальевич, я на вас пять лет работаю. Почему вы такой тревожный?