— Анджей, не шути, нарисуй меня, если уж обещал.

— Может, когда-нибудь попробую. Если я в Италии начну работать, то только благодаря тебе. Для меня это счастье.

Они два дня без устали бродили по городу, и вот как-то утром, во время завтрака у себя в номере, Эва сказала:

— Мне кажется, что я всегда жила в этом городе, что знаю Венецию… могу добраться до любого места. На всех перекрестках висят желтые таблички, указатели направлений: на Риальто, на Сан-Марко, в Академию, на Ферровиа… Тебе нравится мое произношение?

— Да.

— Я только забыла, что такое Ферровиа?

— Железнодорожная станция Санта-Лючия.

— Да-да, памятная для нас станция…

— Ты наблюдательная, все сразу схватываешь. По-моему, ты здесь не потеряешься. Быстро привыкаешь к новому месту, но все равно ничего ты еще не знаешь: ни города, ни его памятников, ни жизни венецианцев, которые совсем непохожи на жителей других итальянских городов. Они влюблены в красоту своей Венеции, о которой все говорят, что это самое великое чудо света. Они готовы терпеть бедность, нищету, живут впроголодь, в тесноте, в сырых квартирах, но ни за какие блага не покинут этот город и лагуну. Они гордятся Венецией. Да и разве можно говорить, что ты знаешь всю Венецию, если ты не была, например, в галерее живописи?

О посещении галереи Анджей мечтал еще в Варшаве, поэтому предложил Эве провести день среди картин. Эва согласилась, и они направились к пристани Ка д’Оро. Улицу, которой они шли, скорее можно было назвать трещиной среди старых, наполовину отсыревших каменных домов. Здесь, как и в каждом переулке и в каждой улочке, были видны следы умирания города, опускавшегося в лагуну, подточенного приливами, которые, ласково журча, надвигались на город.

— Несчастный город! Эти стены рассыпаются, как старые декорации. Смотри, даже не верится, что отсюда, со стороны канала, дворец Ка д’Оро блещет красотой, а за ним скрываются развалины.

Они проплыли под Риальто и через несколько остановок вышли у деревянного моста Академии.

Анджею хотелось поскорее показать Эве наиболее ценные и интересные картины. Они бегло прошли зал примитивной религиозной росписи, где было много позолоченных алтарей, фигурок и статуэток святых. Он вел ее в дальние залы к полотнам мастеров Возрождения: Карпаччо, Беллини, Тициана, Тинторетто, Веронезе…

В предыдущий приезд в Венецию у него не хватило времени постоять перед знакомыми по репродукциям гениальными произведениями великих мастеров. Сегодня он надеялся спокойно, без спешки насладиться вместе с Эвой этими полотнами. И ей должно это понравиться.

Они начали осмотр галереи от центра, от зала Беллини, где висели огромные картины, изображающие современную художнику Венецию. Эва долго и внимательно рассматривала процессию на площади Сан-Марко, а потом сказала:

— В живописи я не разбираюсь, но эта картина мне нравится. Смотри, та самая базилика, которую мы вчера видели, точная копия, словно цветная фотография. И кони наверху! Разве они уже тогда были привезены из Константинополя? Очень много народу на этой картине, а монахи похожи на кукол… Анджей, я говорю глупости?

— Нет-нет, говори все, главное, что тебе интересно.

Эва внимательно разглядывала давнюю Венецию. Ей нравилось сравнивать, какой была Венеция и какой стала. Однако в зале, посвященном св. Урсуле, возле картин Тинторетто и Веронезе, она заскучала.

Анджей обратил ее внимание на фигуры Каина и Авеля, рассказал, как передан цвет кожи убиваемого Авеля, он восхищался точностью схваченных движений, разнообразием сцен на картине «Распятие», объяснял, как гениально художник передал трагедию Христа и беззаботность солдат, играющих рядом в кости. Эва соглашалась с ним все более усталым голосом.

Около «Адама и Евы» Тинторетто она неожиданно оживилась:

— Какая тучная эта Ева!

— Так выражается полнота жизни! Смотри, какая ослепительная белизна тела…

— Адам чуть отодвинулся в тень, боится искушения яблоком… — Эва увлеклась картиной.

— Браво! Ты на лету все хватаешь!

Эта картина была последней, к которой она проявила интерес. А потом послушно шла рядом из зала в зал, смотрела на картины, поддакивала, терпеливо выслушивала краткие справки, которыми он старался пополнить ее слабые знания о живописи Возрождения и научить смотреть картины. Если бы Анджей был повнимательней, он с грустью заметил бы, что его усилия не пробудили в ней ни малейшего интереса к тому, чем он так восхищался.

Он часто забывал об Эве, любуясь полотнами Веронезе, и забыл обо всем на свете, когда увидел «Бурю» Джорджоне, он искал ее с той минуты, как вошел в музей. Он помнил эту картину по репродукциям, но только здесь смог насладиться богатством цветов, бесконечностью пространства, о чем он лишь догадывался, рассматривая копии. Он хотел понять, почему художник назвал картину «Буря». Какая же это буря, если молния, прочертившая небо, не смущает покоя мадонны, кормящей ребенка, и не пугает красавца пастуха, ослепленного наготой прелестной женщины?