Ну и толпа! Женских лиц мало, но от светлых волос рябит в глазах. Бежевых плащей не видно. Он внимательно вглядывался: она может быть в бежевом, а может в кроваво-красном. А возможно, решила сделать ему сюрприз и купила новый? Нет, не видно.

Перрон опустел. Анджей бегал от вагона к вагону, искал варшавские вагоны. Туда и обратно, заглядывал в каждое окно — все вышли. Он обежал вокзал, кафе, выскочил на лестницу, ведущую к Большому каналу, вдруг он проглядел ее.

Нет, Эвы нигде не было.

Он метнулся к окошку с надписью «Информация». Там сидела пожилая итальянка с желтоватым, усталым лицом, сероватые волосы, собранные в пучок, придавали ее лицу птичье выражение. Она что-то отмечала в формулярах и курила.

— Извините, синьора, когда поезд из Вены?

— Он прибыл минуту назад. Без опоздания.

— Спасибо. Угощайтесь. — Он предложил ей сигареты.

— Не откажусь.

— Прошу вас. — Анджей протянул всю пачку.

— Спасибо, — ответила она растерянно и удивленно.

— А когда следующий поезд из Вены?

Она знала расписание наизусть, но, желая отплатить вежливостью за подарок, величаво разложила расписание поездов и обстоятельно рассказала:

— Видите, синьор, вот указано, что следующий международный поезд из Вены в семнадцать сорок. Не волнуйтесь. — Она посмотрела на мимозу и добавила с улыбкой, которая вдруг изменила ее птичье лицо. — Всегда приезжают, не тем — так этим, верьте мне, я сижу здесь вот уже двадцать лет.

— Спасибо, спасибо, синьора.

— До свидания.

Анджей вышел на улицу. Куда идти? В гостиницу? С цветами? Впрочем, следующий поезд через сорок минут. А может, что-то случилось в Варшаве или в дороге? Он ходил вдоль канала, потом завернул за церковь. Время, казалось, замерло. Эти сорок минут какие-то бесконечные. Он выпил кока-колу. Невкусно. Опять посмотрел на часы. Время стояло… Прошло всего три минуты. «На солнце мимоза увянет, — подумал он и сел в тень под стенами церкви. — Что-то случилось в дороге… Эти поезда иногда похожи на черепах… Может, она перепутала перроны в Вене, там меняют платформы. Она первый раз за границей, а ей всего двадцать лет». Возраст Эвы вернул ему надежду.

В семнадцать тридцать он был на вокзале. Все так же: зеленый локомотив, пассажиры, металлические тележки, бежевые и красные плащи, но не было лица, которое он хотел увидеть больше всего на свете. Он обратил внимание на похоронный венок, который несли двое: пожилой мужчина в черном костюме и мальчик с натянуто серьезным лицом. Они были последними, и снова пустой перрон.

Анджей не верил в приметы, но этот венок? Такие сцены не часты на вокзалах… и почему это обязательно должно было выпасть именно на его долю.

«Вздор!» — Он даже усмехнулся от мысли, что подобные глупости могут испортить настроение. Когда-то он поверил примете: увидел на улице Новый Свят в Варшаве трех трубочистов около магазина, где продавали билеты государственной лотереи, и, пораженный этим совпадением, купил три билета. Естественно, ничего не выиграл, потому что трубочисты, как и венки, — полная ерунда! Она приедет следующим поездом. Ошиблась, не успела сделать пересадку, бегала узнавала, тратила время и могла успеть только на вечерний поезд.

Через два часа он в третий раз пришел на вокзал. Прибывал последний вечерний поезд, идущий из Австрии через Триест. Не международный, не скорый, просто пассажирский, для приграничных жителей.

Снова перрон… Эва не приехала. Анджей шел через здание вокзала, волоча букет почти по земле. Зачем ему эти цветы? Нести в гостиницу стыдно. Он снова подошел к окну «Информация».

— Синьора! Это для вас!

При виде цветов женщина поднялась со стула. Удивленно развела руками, никогда за все двадцать лет работы с ней не случалось ничего подобного.

— Спасибо. — Она покраснела и, желая его отблагодарить, произнесла: — Завтра, синьор, девять пятнадцать, четвертый путь, не третий, не забудьте.

Он уже был далеко и только на ступеньках оглянулся и увидел, что около итальянки стоит еще женщина, видимо приятельница, и обе удивленно смотрят ему вслед. Смотрят вслед такому щедрому иностранцу. Он ускорил шаги. На улицы вползал сумрак. Серели цветные ларьки. Над городом господствовала белизна каменного моста, возвышавшегося как саркофаг над мертвой водой канала.