Построились, подтянулись к самым передним своим линиям. Только, как всегда, надо ждать, пока смеркнется и взойдёт луна. Она — проводник. С ней веселее! В лунном свете охотникам хорошо видать и своих, и неприятеля. А врагу, который не знает, с какой стороны на этот раз подберутся русские, слабое лунное сияние — не союзник. Тут все фонари запали, тогда лишь углядишь, как, прижавшись к земле, прячась, словно ящерицы за камнями, подкрадываются матросы и солдаты.

— Вольно, ребята, пока разойдись! — командует Бирилёв. — Кто не выспался днём, подремли, кто хочет курить — смоли в рукав, чтобы огня не видать...

Где там дремать! Свернув самокрутки, сгрудились возле своего кареглазого лейтенанта. Многие только здесь, под Севастополем, начали ходить на вылазки, а их командир ещё на Кавказском побережье водил в бой пластунов. Ещё до этой, Крымской войны. А потом на море воевал и в Синопском бою сражался с вражеским фрегатом «Таиф».

— Эх, сейчас бы, ваше благородие, кабы наш флот был цел, зайти бы французику и англичанину с тыла и все их корабли взять на абордаж! — мечтательно произнёс Пётр Кошка.

— А ты здесь, на суше, вон какого коня на абордаж подцепил, — под общий хохот матросов и солдат сострил записной балагур Елисеев.

Все вспомнили, как на глазах у неприятеля, из-под самого его носа Кошка пригнал к своим великолепного, арабской стати офицерского коня. Стреляли по смелому всаднику, но догони ветра в поле!..

— А ну, служивые, кажись, наша летит! — прокричал Рыбаков. — Поберегись!

Очерчивая в небе огненный след, со свистом рассекая воздух, с неприятельской стороны стремительно неслась бомба. Многие предусмотрительно легли, лишь Бирилёв, Кошка и Елисеев продолжали сидеть на земле, как ни в чём не бывало.

— Не к нам, — спокойно произнёс Бирилёв, определив по слуху направление полёта бомбы.

— Чужая, вашблагородь, к другим в гости собралась, — подтвердил Елисеев, и все обернулись назад, в тыл наших позиций, где через несколько мгновений поднялся столб дыма и вздрогнула под ногами земля.

Шевченко не одобрил поведение лейтенанта и других смельчаков:

— Вы, ваше благородие, того... Не глядите на этих зубоскалов, а то не ровен час...

— Двум смертям не бывать, а одной!.. — Бирилёв подхватился на ноги и скомандовал: — Стройся!

Зашевелились, оборвалась припевка, которую кто-то успел тихонечко затянуть:

— Вот что, братцы. Держать строй — локоть к локтю, плечо к плечу, — оглядел охотников Бирилёв. — Иначе перебьют по одному. А так, колонной, навалимся все разом — и не одолеть нас... Если я буду убит, слушать команду подпоручика Игнатьева... Вперёд, марш!

Сначала строем, потом цепью, и вот уже рядом вражеские ложементы.

— Кто идёт? — испуганно вскрикивает французский часовой.

— Русские! — по-французски отвечает Бирилёв и, обернувшись к своим: — На штурм, молодцы!

Слитный треск ружейных залпов разносится над высотами, занятыми врагом. Но напорист, неудержим натиск охотников. Уже захвачены две линии ложементов. У самых проворных — в руках ерши и молотки. Металлический ёрш — в дуло вражеской пушки, удар молотком — и заклёпаны их жерла. Стучат кирки и лопаты — срыты в одно мгновение платформы, на которых стояли орудия.

— Отходи! — приказывает Бирилёв. — Доложить об убитых, раненых и пленных. — И обгоняя колонну: — Благодарю за службу, спасибо, братцы!..

Боткин встал и заходил по кабинету.

— Да-с, было время, — произнёс он, — Я как раз закончил университетский курс — и в Крым. Знаменитый наш Пирогов направил меня в Симферополь. Что там творилось! Каждый день из Севастополя прибывало по тысяче раненых, а госпитальных помещений в общепринятом смысле нет. Под палаты заняты все мало-мальски пригодные дома. В них выбиты стёкла, грязь. Начались инфекции... Впрочем, не мне вам это рассказывать. Вы видели всё собственными глазами. Но вам-то самим каково было в севастопольском аду! Канонада днём и ночью. Не город, а ступа, как метко говорили тогда солдаты. А вы ночами выходите со своими богатырями на вылазку! Это же надо — подойти вплотную к укреплениям противника, «ура» — и враг разбит... Что ни говорите, перед такими, как вы и ваши товарищи, Россия и сейчас должна шапку снимать!..

Лицо Бирилёва слегка побледнело, и это заметила Мари, привставшая со стула. Но Николай Алексеевич жестом показал, чтобы она не беспокоилась и села.

— К сожалению, те, перед которыми я не только обнажил бы голову, но и припал бы к земле, остались навечно там... — глухо, как бы запинаясь, произнёс Бирилёв.

— Несметны жертвы России в той войне, — поддержал Боткин. — И что всего обиднее — напрасны...

«Вот оно, главное сомнение, которое уже десять лет не покидает меня ни на один день! — подумал Бирилёв. — Значит, и тогда всё было понапрасну?.. Тогда, в ту самую ночь?..»