На главных улицах не было следов очевидной бедности, но чиновники ООН недавно сообщили о тревожном повышении детской смертности, а безработица в Багдаде, как считали, достигала пятидесяти процентов. Лавки перекупщиков были полны ценностей, которые продавались за сущие гроши — золотых часов и зажигалок Данхилл, фотокамер, без сомнения сданных владельцами в отчаянной последней попытке получить хоть какие-то деньги. Это выглядело, как будто содержимое всех чердаков было внезапно выброшено на продажу по мизерным ценам. За шесть долларов я купил английский компас в отличном состоянии. В Лондоне такой обошелся бы мне сотни в три.

Наиболее часто встречающимися особенностями были вездесущие портреты улыбающегося Саддама Хусейна, сверкающие на каждом перекрестке. Эти портреты представляли президента в самых разных обликах: Саддама-отца, обнимающего ребенка, Саддама-военного в увешанном наградами мундире, арабского принца в величественных одеждах, иракского феллаха-крестьянина в повязанном платке, общительного Саддама, сидящего на корточках с чашкой чая, набожного Саддама, возносящего молитву, и современного, европеизированного Саддама в великолепном белом костюме — был даже Саддам в расслабленной позе, говорящий по телефону. Там было что-нибудь почти для каждого — человек на каждый сезон, подумал я. Реальный Саддам, однако, казалось, вел себя сдержанно и незаметно, и иногда я начинал задаваться вопросом, а существует ли он вообще.

Удей был номером два или три в Министерстве Информации: степенный человек, бывший перед войной профессиональным журналистом в Париже, у которого была довольно смущающая привычка обращаться "дорогой мой". В своем просторном, но спартанском офисе на верхнем этаже здания министерства он приветствовал нас заранее заготовленной речью о дружелюбии иракского народа и непобедимости нации с цивилизацией, насчитывающей 6000 лет. Это была пропаганда, но я понимал его точку зрения. Самые ранние цивилизации, известные человечеству — Вавилон, Шумер, Аккад, Ассирия и другие — процветали в долинах Тигра и Евфрата за тысячи лет до рождества Христова. В сравнении с ними даже древние египтяне были новичками, а британцы и американцы — немногим более чем обученными грамоте варварами. Когда я перешел к тому, за чем приехал, и подчеркнул, что хотел бы проследовать пешком по маршруту патруля Браво Два Ноль, он озабоченно покачал головой. "Это сложно", сказал он. "Действительно, очень сложно". Полагаю, он считал, что этого будет довольно, чтобы ограничить мои изыскания Багдадом. Когда я продолжил, сказав, что надеюсь найти свидетелей: мальчика-пастуха, который, по словам Райана и Макнаба заметил их; водителя бульдозера, который подъезжал к их укрытию; членов местной милиции, участвовавших в первой перестрелке; водителя такси, которое они угнали; свидетелей боев, которые группа вела около сирийской границы; людей, нашедших тело Винса Филипса; тех, кто допрашивал членов группы — он просто расхохотался. "Я прочитал ваше резюме, дорогой мой", сказал он. "Вы должны очень хорошо знать, что такие люди, как этот мальчик-пастух являются кочевниками. Они все время в движении. Очень маловероятно, что сейчас они будут на том же самом месте, и как вы найдете их? Что касается участвовавших военных, мы говорим о том, что было примерно десять лет назад, когда у нас в армии было огромное количество призывников. С тех пор люди умирали, переселялись по стране, многие записи были утеряны или сожжены или взорваны, изменилась вся административная система. Как вы найдете таксиста, когда вы не знаете его имени или даже номера его автомобиля? В Ираке тысячи таксистов. Вы ищете иголки в стогах сена — крайне маловероятно, что вы найдете каких-нибудь свидетелей. Почему бы вам не остаться в Багдаде и вместо этого снять что-нибудь здесь?"

Я покинул его офис с чувством разочарования. Казалось, никто в Министерстве Информации не услышал о SAS или Браво Два Ноль. Я внезапно понял, что в масштабе войны, в которой погибло, по крайней мере, 100000 иракцев, а 63000 было взято в плен, группа из восьми человек была совершеннейшей мелочью. И все же Макнаб писал, что на счету патруля, по крайней мере, двести пятьдесят иракцев, так что хоть кто-то, где-нибудь, должен был ощутить воздействие от этой операции.

В течение следующих нескольких дней я бродил вокруг гостиницы, печально ожидая новостей, и мне стало приходить на ум, что у иракцев не было никакого желания позволить мне путешествовать по их пустыням. Правительство вновь обратилось с требованием о снятии санкций ООН, и мнение в некоторых кругах склонялось в их пользу. Вероятно, размышлял я уныло, они уцепились за возможность заполучить в Багдад британскую съемочную группу и бесплатно поиметь какие-то благожелательные отзывы от иностранцев.

Мое настроение не улучшилось, когда Ахмад — нервный, замкнутый и довольно угрюмый человек из Министерства Информации, предложил, чтобы провести время, посетить бункер Амирия. Это было гражданское бомбоубежище, расположенное в жилой области Багдада, которое в феврале 1991 года было поражено американскими ракетами, в результате чего погибло более 400 человек — гражданских, среди которых было много детей. Это было отрезвляющее впечатление, если не сказать более. Место было оставлено почти точно таким, как было после нанесения удара, с большой дырой в железобетонной крыше десятифутовой толщины. На стенах и полу все еще оставалась копоть от взрыва. Ахмад сказал мне, что спасателям никак не удавалось открыть мощные стальные двери, так что к тому времени, когда они прорезали их газовыми резаками, большинство оставшихся в живых сгорело дотла. Как выяснилось, в бункер попало две бомбы с лазерным наведением: зажигательная, попавшая в шахту вентиляции, и фугасная, которая пробила зияющую рану в крыше. На стенах висели фотографии мертвых детей и изображения опаленных и искалеченных тел, извлеченных из бункера. Коалиция утверждала, что бункер использовался высшим командованием Саддама Хусейна, и даже что очевидные жертвы среди гражданского населения были "изобретены" иракцами. Однако, иностранные репортеры, которым разрешили осмотреть место, не нашли никаких свидетельств использования его вооруженными силами. Алан Литл из Би-Би-Си, наблюдавший за извлечением изуродованных тел, заключил, что иракское Министерство Информации было совершенно не в состоянии тайно провернуть что-то подобное. "Этим утром мы видели обугленные и искалеченные останки тех, что были ближе всего к дверям", сказал он зрителям. "Они были сложены в кузов грузовика, во многих из них с трудом можно было распознать людей. Жители района протискивались и проталкивались сквозь толпу, чтобы узнать новости о членах своих семей, многие были на грани паники".

Как бы то ни было, Амирия была серьезным напоминанием, что современная война, это дело не одиноких воинов, а технологий стоимостью в миллиарды долларов, и ее конечный результат слишком часто выглядит именно таким образом. Я попытался представить, на что это, должно быть, походило для оказавшихся здесь в ловушке, когда был нанесен удар, и с дрожью отвернулся.

Единственный замечательный момент в те дни ожидания был, когда однажды утром Ахмад объявился в холле нашей гостиницы, сжимая газетную статью на арабском языке. Это было вышедшее ранее в этом же году интервью с человеком по имени Аднан Бадави, который был пассажиром в такси, угнанном группой "британских коммандос" около города Крабила, что в западном Ираке, 26 января 1991 года. Статья взволновала меня — это было первое независимое свидетельство из иракского источника, что действия группы Браво Два Ноль на самом деле имели место. Кроме того, в статье называлось не только имя Аднана, но и того таксиста и, что было еще лучше, регистрационный номер самого такси. Итак, первую иголку в стоге сена мы если и не нашли, то, по крайней мере, бросили на нее взгляд. Ахмад сказал мне, что предпринял шаги, чтобы связаться с Аднаном, живущем далеко на севере Ирака, в Мосуле. Дурными новостями было то, что прежде, чем я смогу посетить провинцию Анбар на западе Ирака, где происходили события, требовалось получить разрешение от Министерства Обороны. Но в любом случае, заключил он, я, вероятно, смогу отправиться в среду.

Среда наступила, но разрешения не поступило. Ахмад сказал мне, что начало экспедиции перенесено на субботу. Я потратил уже больше недели, и время истекало. Был май, в Багдаде было невероятно жарко, и если ждать больше, настанет разгар лета, и отправиться пешком в пустыню будет почти самоубийством. Я попросил у Ахмада о встрече с Удаем и, когда она была предоставлена, отправился к нему с помощником продюсера, Найджелом Моррисом. "Послушайте, господин Удай", сказал я, так вежливо и твердо как мог. "Нам дали визы на основе этого проекта — истории о Браво Два Ноль — и прежде, чем мы приехали, я послал вам полный план. Я понял, что нам уже было дано разрешение заниматься работой. Мы с самого начала были абсолютно открыты в наших намерениях и не делали из них никакой тайны. Если это не то, на что нам дали разрешение, то, пожалуйста, скажите нам об этом сейчас. Наше время заканчивается, и я должен сказать, что, если мы не отправимся в субботу, то должны будем возвратиться в Великобританию".

Лицо Удая потемнело, и я ждал кары. Я знал, что подставляюсь; я думал о футболистах, которых президентский сын замучил за проигрыш у Туркестана. "Вы должны понять, что эта страна все еще в состоянии войны, дорогой мой", сказал он, сухо. "Мы страдаем от санкций ООН, и эти дела не могут быть организованы вот так просто. Это дело вооруженных сил, не Министерства Информации. Проблема в том, что вы не можете отправиться в ту провинцию без представителя вооруженных сил, а никто не собирается расхаживать по пустыне в это время года".