И главное, до чего легко и просто ездить на велосипеде!

Я гонял по бетонным дорожкам внутри двора вокруг его двух деревянных беседок, как по космической орбите.

Потом этого стало мало и я начал кататься по дороге из бетонных плит окружавшей оба квартала.

На б'oльших скоростях началось освоение высшего велосипедного пилотажа – езда «без ручек», когда отнимаешь руки от руля, а велосипедом правишь подаваясь телом в ту, или другую сторону. И он тебя понимает!

А другим достижением того лета стало умение открывать глаза под водой.

Ту дамбу, где когда-то я оступился с плиты, снова отремонтировали и перед ней получился широкий водоём для купания.

Мы с мальчиками играли в воде в «пятнашки», когда водящий должен догнать и прикоснуться к другому игроку. А оттого, что игра происходит в воде, то убегали и догоняли нырянием.

Во время нырка можно ведь и поменять направление и неизвестно где кто вынырнет.

Прежде я всегда нырял крепко зажмурившись, но лишь открытыми глазами могут различить в какой стороне мелькают белые пятки уплывающего.

Под водой, в её желтоватом сумраке видно не очень далеко, а вот звуки слышатся чётче, если, допустим, сесть под водой и двумя камнями постучать друг об друга.

Правда, долго там не усидишь – набранный в лёгкие воздух тащит тебя на поверхность, когда не гребёшь руками и ногами в глубину.

Летом родители ездили в отпуск по очереди.

Сначала папа поехал в свою деревню Канино на Рязанщине.

Он взял меня с собой, только предупредил, чтобы по дороге я никому нигде не говорил, что мы живём на Атомном Объекте.

На вокзале в Бологове нам пришлось долго ждать пересадку на поезд до Москвы.

Папа отошёл компостировать билеты, а я сидел на чемодане в зале ожидания.

Неподалёку какая-то девочка на скамейке для ожидающих читала книгу. Я подошёл и заглянул ей через плечо – это был «Таинственный Остров» Жюль Верна.

Я немного почитал знакомые строки. Она тоже читала и не обращала на меня внимания.

Мне хотелось заговорить с ней, но я не знал что сказать – что это хорошая книжка? что я тоже её читал?

Пока я думал пришли её взрослые, сказали что их поезд прибывает, собрали свои вещи и вышли на посадку.

Потом и папа пришёл.По моей просьбе он купил мне книгу в книжном киоске про венгерского мальчика, который стал юношей и сражался против австрийских захватчиков своей родины.

Когда гулкое эхо репродуктора невнятно объявило прибытие нашего поезда, мы вышли на перрон.

Мимо прошёл мальчик моих, примерно, лет. Папа сказал мне:

– Вот смотри – это называется бедность.

Я снова посмотрел вслед мальчику и увидел то, что вовсе не заметил сразу – грубые заплаты на его брюках.

В Москву мы приехали утром. Я всё время спрашивал когда же она будет и проводник сказал, что вот мы уже в Москве.

Но за окном вагона тянулись такие же развалюшные домики как на станциях Валдая, просто очень много и они никак не кончались. Только когда наш поезд втянулся под крышу вокзала, я поверил, что это Москва.

На другой вокзал мы пошли пешком, он очень близко. Папа там опять компостировал билеты, но на этот раз ждать нужно было до вечера, поэтому он сдал чемодан в камеру хранения и мы поехали в Кремль на экскурсию.

В Кремле нас предупредили, что тут нельзя фотографировать, но папа показал, что у меня через плечо на тонком ремешке висит не фотоаппарат, а его самодельный радиоприёмник в кожаном футляре и мне позволили носить его и дальше.

Там были белые дома и тёмные ёлки, но совсем мало, хотя и густые.

Нам показали Царь-колокол с отбитым краем, который упал с колокольни и с тех пор не звонит. Жалко.

А когда нас подвели к Царь-пушке, я мигом взобрался на кучу больших полированных ядер у неё под носом и сунул голову внутрь жерла. На стенах было много пыли.

– Чей это ребёнок?! Уберите ребёнка! – закричал какой-то дяденька в сером костюме, подбегая от ближней ёлки.

Папа признался что я – его, и дальше, пока мы не покинули Кремль, всё время держал меня за руку.

Когда мы вернулись на вокзал, папа сказал, что ему ещё нужно купить часы, вот только денег маловато.

Мы зашли в магазин где было много разных часов под стеклом и папа спросил у меня какие ему купить.

Я помнил его жалобу про нехватку денег и показал на самые дешёвые – за семь рублей, но папа купил дорогие – за двадцать пять.