Легко сказать: "работайте со сторожем", а как с ним работать то, если он не то, что слова сказать, глаза открыть не в состоянии. Минут десять я безрезультатно крутился возле решетки, за которой покоился нетрезвый организм гражданина Горыныча. Затем, решив, что есть время позаботится о собственном организме, и отпросившись у начальства, отправился домой, завтракать.

Акулина Васильевна встретила меня горячим чаем с медом и пирогами. Она внимательно выслушала недлинное повествование о сегодняшнем происшествии, посокрушалась и жалостливо поохала, сочувствуя страданиям несчастной музейной работницы, и даже обещала помочь, чем сможет в моем нелегком труде по восстановлению правопорядка на вверенной территории. Впрочем, этим ее обещаниям я тогда не придал никакого значения. Ну, сами посудите, чем может старушка - "божий одуванчик" помочь в раскрытии преступления? Так разве, что где-то, что-то услышит и мне расскажет. Старушки они ведь такие, целыми днями сидят на лавочках и сплетничают между собой, а вдруг среди этих сплетен и перессуд и проскочит маленькая крупица полезной информации. Еще на лекциях в институте, наш преподаватель криминалистики иногда любил задать вопросец с подковырочкой, типа: "кто лучший друг толкового участкового?". И окинув взглядом безмолвствующую в ответ аудиторию, сам себе отвечал: "лучший друг настоящего участкового - бабушка - пенсионерка на лавочке у подъезда. Она все видит, все слышит, все помнит. Надо лишь только уметь найти к ней правильный подход".

А тут и подход искать не надо. Акулина Васильевна ко мне как-то сразу с первого дня стала относиться как к родному. Настолько сильна в этой доброй, одинокой женщине потребность о ком-то заботиться.

И не надо думать, что я вот такой вот беспринципный тип, цинично пользуюсь добрым расположением старушки. Ничего подобного. Просто я тоже к ней очень хорошо отношусь, ну вроде, как будто это моя родная бабушка. Вот честное слово не вру. И объедать небогатую пенсионерку тоже не собираюсь. Наоборот, мы договорились, что со своей зарплаты буду отдавать ей деньги необходимые для моего прокормления. Она конечно и слышать об этом сначала не хотела, пришлось пойти на шантаж, пригрозить, что совсем откажусь от ее угощений.

В общем, на работу ваш покорный слуга вернулся часа через два, и был встречен радостным известием. "Клиент" созрел и был готов давать показания. Оставалось лишь извлечь его из КАЗа и придерживая, поскольку ноги слушались Федора Абдурахмановича весьма неохотно, привести к себе в кабинет.

Пока я рылся в планшетке в поисках ручки и чистого листа бумаги, музейный сторож скромно сидел на стуле напротив и с неизбывной тоской и скорбью взирал на стеклянный графин, стоящий на моем рабочем столе. Увы, сосуд был пуст, если не считать паутины на дне и деловито снующего по ней паука.

Ход беседы с гражданином Горынычем пересказывать не буду, поскольку процедура эта была до ужаса нудной и протокольной, и что хуже всего совершенно бесперспективной. Скажу только одно, никаких подробностей вчерашнего вечера вытрясти из него мне не удалось. Сплошные "тут помню, тут не помню". Если уж совсем коротко, поведанная сторожем история выглядела так: вечером в субботу, Федор Абдурахманович находился на своем рабочем месте и страдал от страшнейшего похмельного синдрома (надо сказать что состояние это последнее время было для него делом обычным, но от этого не менее мучительным). И вот на пороге сторожки появился - ОН. Спаситель! С тремя бутылками "лекарства" и банкой соленых огурцов. На этом связные воспоминания гражданина Горыныча заканчивались. В памяти остались лишь их жалкие обрывки. Помнил лишь частично начало самого процесса "лечения", и тот ужасный момент, когда вдруг обнаружил открытую дверь охраняемого объекта. Он успел лишь набрать номер своей начальницы, рассказать ей обо всем (именно этот его монолог Галина Андреевна приняла за зов потусторонних сил), и лишился сил. Увы, ни имени, ни фамилии неизвестного "спасителя" я от него так и не добился. Тщетно допрашиваемый старательно морщил лоб, вспоминая (ну, или, по крайней мере, делая вид, что вспоминает) ничего у него не получалось. Кстати про нашу с ним предыдущую встречу и тридцать рублей полученные за помощь в раскрытии "страшного преступления" Федор Абдурахманович тоже благополучно "позабыл". В ответ на все мои намеки он лишь удивленно хлопал честными глазами и уверял, что ничего подобного не было, да и быть не могло, поскольку видит меня сегодня в первый раз.

В общем, когда спустя два часа подолбных переливаний из пустого в порожнее, в кабинет заглянула дознаватель, в деле раскрытия кражи из музея я не продвинулся ни на шаг.

Оставив музейного сторожа по его обыкновению мучаться похмельем, любоваться пустым графином и размышлять о своей дальнейшей судьбе, мы вышли в коридор и устроили коротенькое совещание.

– Ну и что теперь делать?
– выслушав мой рассказ о ходе расследования, тряхнула кудрявыми локонами Муромцева - надо, чтобы еще посидел, может чего вспомнит всетаки, хотя бы приметы какие - нибудь. Отпускать его нельзя, он же опять нажрется, а мне его еще на протокол допрашивать.

– Так давай его обратно в КАЗ закрою - предложил я - а мы пока пообедаем сходим.

– Да ты, что. Его Кулебякин обратно не примет. Больше трех часов прошло. По закону неположено. Он же знаешь как прокуратуры боиться.

– Вот блин. И как быть? Не могу же я с ним до вечера здесь сидеть, мне еще в музей надо с заведующей переговорить. Может, к себе его пока заберешь? Допросишь как раз.

– О чем допросишь? Чего он мне скажет: "тут не помню, там забыл"?
– недовольно фыркнула Ольга - есть другая идея, получше. Есть у нас на первом этаже каморка, там уборщицы свои швабры, ведра и все такое хранят. Она снаружи на ключ закрывается. Вот туда его и спрячь, а мы через пару часов придем и продолжим работать.

– Это мысль!
– не знаю почему, но предложение этой рыжей авантюристки на тот момент мне показалось очень удачным - а где ключи?

– В дежурке на гвоздике висят. Я отвлеку дежурного, а ты потихоньку их заберешь. А потом обратно повесим. Сможешь?

– Смогу, конечно! Чего тут не смочь!

Операция по изъятию ключей прошла "на раз". Пока Ольга что-то мило щебетала и строила глазки совершенно растаявшему, от внимания красивой девушки, Кулебякину, я бочком-бочком протиснулся в помещение дежурной части и незаметно снял связку с гвоздика, благо висели они у самого входа. Ну а дальнейшее было делом техники. Мы отвели Горыныча в каморку уборщиц, пообещав, что вернемся через пятнадцать минут, благополучно заперли его там и с чистой совестью отправились обедать.

***

Акулина Васильевна налила мне огромную тарелку ярко красного, с вкраплениями свежей зелени, островками мясных кусочков и янтарными кружочками жира, одуряюще ароматного борща, щедрой рукой бухнула туда добрых полстакана густейшей сметаны, и дав возможность проглотить пару ложек вкуснейшего варева, прямо в лоб огорошила неожиданным заявлением: "кушай Емелюшка, да пойдем. Нашла я твоего супостата".

– Кха. Гхм - обжигающе горячая вкуснотища комом встала у меня в горле, вызвав приступ мучительного кашля.