Шрифт:
— Нет, говорю же тебе. Но намеревался.
— Джамал, объясни.
— Лет десять назад я чатился в Сети с одной девчонкой, она мне нравилась, я подцепил ее на уик-энде на пляже, она собиралась ехать в Этрета, но для меня тамошние цены неподъемны, поэтому я заказал гостиницу здесь, в Ипоре.
— А дальше?
— Дальше? Как только эта скотина увидела, что ее прекрасный принц без одной ноги, она отказала мне в медовом месяце.
— А ты ей не сказал?
— Нет. Забыл поставить у себя под столом веб-камеру…
— О’кей. И ты так никогда и не доехал до Ипора?
— Ни разу!
Мона рассмеялась и разлила в бокалы бержерак.
— Жаль. Придется добавить твое отмененное свидание в Ипоре в список совпадений! А зачем ты приехал сюда на этой неделе? Неужели в мире нет других мест, где можно готовиться к твоей колченогой прогулке по ледникам?
— Несколько месяцев назад я по телефону ответил на какую-то анкету. Что-то там о туризме в Нормандии. Разыгрывались призы. Я выиграл неделю в гостинице в Ипоре, с полупансионом. Сама понимаешь, я недолго колебался, соглашаясь запереть себя в этой дыре.
— Понимаю.
Мона опустошила свой бокал, пошла к окну, затем подняла глаза к башенке, тень от которой взметнулась высоко над крышей.
— И все же надо быть разумным, Джамал, я не смогу приходить сюда ночевать. Жандармы быстро установят, что мы знакомы. Завтра утром они явятся в «Сирену» с судебным поручением.
Я подошел к ней и обнял за талию.
— Но до завтрашнего утра у нас ведь есть время?
Ее взгляд заскользил по моему торсу и густым темным волосам на груди, полный контраст со светлым махровым халатом.
— Не здесь, — прошептала она, устремляя взор к гнезду орла. — Там, наверху…
19
Аромат неизвестности?
Мона решила принять душ и только потом присоединиться ко мне в самой верхней комнате виллы. Я услышал на лестнице ее шаги. Она тоже закуталась в халат Kevin Klein. Рубинового цвета.
Одарив меня поцелуем в губы, она полюбовалась окрестностями, уснувшей долиной и слепыми волнами, лизавшими берег, а затем, подойдя к одному из окружавших нас книжных шкафов, схватила за торчащий уголок книгу и вытащила ее. Грациозно уселась на стол, покрытый пурпурной кожей.
— Морис Леблан! — провозгласила она, раскрыв желтый томик. — Отец Арсена Люпена. Свои первые романы он написал здесь, в Вокотте. Здесь даже разыгрывается действие одного из его рассказов…
Мне наплевать, что она говорит.
Я хотел забыть дело Варрон–Аврил–Камю.
Хотел забыть жандармов, которые шли за мной по пятам.
Хотел забыть все, кроме белого тела Моны, закутанного в рубиновый халат.
Она закинула ногу на ногу; махровый халат, перетянутый на талии поясом, слегка приоткрылся.
— Послушай, Джамал, этот рассказ Мориса Леблана должен тебя заинтересовать. История одного бедолаги, который проходил мимо шикарного дома в Вокотте. Его звали Линан. Забавное имечко, ты не находишь? Он проник в дом с намерением стянуть чего-нибудь съестного, чтобы накормить своих голодных детей. Но ему не повезло: в его присутствии хозяин дома выпустил себе пулю в лоб. Самоубийство!
Подойдя к ней, я медленно развел в стороны полы халата, чтобы освободить ее белые, словно алебастр, груди.
— А потом? — прошептал я.
С едва слышным шелестом халат медленно соскользнул на стол, обнажив ее тело до талии. Теперь Мона напоминала красный плод, с которого сняли кожицу, чтобы добраться до мякоти. Она позволила моим рукам разгуливать по ее груди. В ее голосе зазвучали хриплые нотки, но она не потеряла нить рассказа:
— Жуткий грохот, Линан запаниковал, что-то уронил, прибежал слуга, увидел у ног Линана тело своего хозяина… Нетрудно догадаться, что потом. Арест. Процесс. Все думают, что это бедняга Линан убил хозяина дома, никто не верит в самоубийство.
Мои руки продвинулись еще ниже и теперь ласкали живот, замирая возле рубинового пояса, завязанного ниже пупка.
— И чем все кончилось? — прошептал я ей на ухо.
Она вздрогнула, вскинула голову и подняла книгу на уровень глаз.
— Мммммм… Ты хочешь, чтобы я прочла тебе последние строки? Слушай, это очень поучительно, тебе понравится.
«Служитель правосудия возвестил о начале утра.
— Приготовьтесь к смерти, Линан.
Над ним совершили последний туалет. Его связали. Он позволял делать с собой все, что они считали нужным — словно покорное животное, словно вещь. Они должны были подвести его к эшафоту.
Зубы его стучали. Он заикался.
— Я н-не… не убивал… Не убивал».