Асмер посмотрел волком, но поднялся и сказал почтительно:

– Сэр майордом…

Я окинул всех грозным, надеюсь, взглядом и сказал властно:

– У меня руки трясутся, так жажду перемен, и знаю, мы все это сделать в силах! Но проклятая жизнь то и дело подсовывает мелкие проблемки и всячески пытается увести в сторону. Но мы не поддадимся! Хотя, увы, этот так некстати подлезший под руку Гандерсгейм завоевать придется. Но!.. Повторяю, я не хочу долгой и кровавой войны! Мы должны побеждать легко!.. Как победил Черный принц французскую армию, как Вильгельм саксов или кельтов!.. А эти все призывы к жестокой сече, когда победа вырывается тяжелой ценой… это не наш путь!

Сэр Растер возразил мощным, гудящим, как колокол, голосом и сразу приковал к себе всеобщее внимание:

– Но как же? Доблестный путь меча… А где добытая в битве слава… великие подвиги?

– Это было раньше, – отрезал я. – Я не хочу терять половину армии для победы, если могу вырвать малой кровью!.. Мне вся эта хрень, что нам нужна победа, а за ценой не постоим… не нужна!.. Я хочу, чтобы все вернулись! С трофеями, конечно.

Уточнение лишним не было, даже нахмурившийся сэр Растер посветлел лицом, трофеи все любят, а мертвым они ни к чему.

Когда распределение обязанностей закончилось и начался шумный и бестолковый пир, ко мне подошел Альбрехт, наклонился к уху и прошептал:

– Сэр Ричард, благодарю за назначение…

– Кушайте на здоровье, барон, – сказал я мирно.

Он проговорил с почтительным ехидством:

– Но что-то вы, ваша светлость, сэра Растера ничем не загрузили…

– Сэр Растер, – сказал я внушительно, – образец!.. Памятник! Монумент. Монументы не работают, они одним своим видом внушают… ну, почтение к рыцарской жизни. А в ней есть место и подвигам, и пирам, и даже гарпиям. Хотя да, можно ему вменить в обязанность пиршества…

Он отшатнулся:

– Нам не придется вылезать из-за столов!

– Э-э, – сказал я, – вы забыли про распределение полномочий. Когда и какие пиры, будет указывать другой… граф Ришар или барон Куно, к примеру. По важным случаям. А вы шпионов ловите. Нет, шпионов пусть все-таки сэр Норберт, а вы крамольников…

– Это кто?

– Бунтари.

Он подумал, сказал осторожно:

– Если народ бунтует, то не от стремления взять чужое, а от невозможности сохранить свое.

Я отмахнулся:

– До народного бунта не докатимся. Вылавливайте отдельных, что призывают к бунту.

Он продолжил в том же тоне:

– Бунты – язык тех, кого не выслушали.

Я посмотрел на него хмуро:

– Признайтесь, барон, не хочется заниматься такой мелочью? Вам что, пиры в духе сэра Растера ближе или же воинские подвиги, как жаждет юный Теодорих?

– А третье придумать трудно? – спросил он. – Нет-нет, никто не увиливает. В самом деле нужное, хоть и неприятное… Шпионов я тоже буду ловить, кстати. Сэр Норберт изощреннее в воинской разведке, но там все просто и ясно, а в мирное время не всегда разглядишь врага под боком.

– Спасибо, барон.

Он ухмыльнулся.

– Помните, я колебался, идти ли с вами, когда меня так горячо уговаривал Митчелл? Пока что не жалею.

– А как там Митчелл?

– Отложил меч, не отходит от Даниэллы. Она родила ему уже второго сына, этот свирепый кабан скачет от счастья, как щенок с тряпочкой… Кто бы подумал, что такое чудовище можно вот так просто превратить в ягненка?

Вечером, одурев от груды дел, которых меньше не становится, я вышел во двор, птицы в кронах деревьев орут перед сном, как перед дождем, воздуха нет, одни запахи, а придворные расплываются в любезных улыбках и кланяются, кланяются, мать их, всем надо милостиво улыбаться, но не слишком, а так это чуть-чуть, мол, моя светлость заметила и поклоны одобрила.

По параллельной дорожке прочучундрил Куно, озабоченный до крайности, за ним двое помощников, такие же серые и очучундренные, деловито и вместе с тем пугливо несут за ним кипу бумаг.

Я окликнул:

– Сэр Куно! К тебе вопрос.

Он поспешно ломанулся в мою сторону напрямик через кусты, я важно кивнул, одобряя такое ревностное стремление встать перед мои светлы очи немедля.

– Уточни состояние дороги, – потребовал я, – до Великого Хребта. В смысле до Тоннеля. Мне понадобится как можно более прямая и устойчивая.

Он сказал торопливо:

– Там одна! Выбирать не из чего…

– Кривая?

– Ну, как все…

– А насчет выровнять?

Он ответил озадаченно, не понимая такой причуды: