По мнению этого ксендза, безумие, охватившее человечество, не могло просуществовать долго, поскольку это противоречило бы обещанию, данному Церкви Богом. Но пока оно длится, верующим надлежит по возможности медлить и даже не обнаруживать все свои убеждения.

Что стало с Павлом в дальнейшем? Рассказы — знакомых, с которыми он общался, во многом не совпадают.

Яцек:

Павел не прислушался к совету священника. Он нашел другое решение. Поскольку среди своих знакомых Павел слыл чудаком, он попытался найти мыслящих сходным образом людей, и таких оказалось довольно много. В сущности, это было целое движение, которое, несмотря на то что церковная иерархия не в полной мере его поддерживала, было достаточно мощным, чтобы собрать значительную часть духовенства и верующих под знамя консерватизма. Освободившись от ощущения своей социальной чужеродности, напротив, добившись похвал и восхищения, Павел стал активным членом Лиги, целью которой было внедрение католических нравственных ценностей в жизнь общества через законодательство. Вскоре он сделался одним из руководителей политической партии, борющейся за запрещение абортов и разводов законодательным путем. Павел не сомневался, что его деятельность, направленная против зла, необходима, хотя некоторые выступления соратников, заходивших слишком далеко в своих нападках на либералов, его коробили. Но он терпел это во имя высшего блага.

Политическая деятельность Павла мешала его личной жизни, что служит подтверждением зависимости телесной гармонии двух человек от их духовного согласия. Ядвига не симпатизировала ни Лиге, ни партии Павла и даже была готова яростно осуждать и ту и другую. Она говорила: «Человеческие жизни вы спасаете, а души губите». То есть, по ее мнению, многие молодые люди отошли от Церкви, отождествляя ее с кампаниями ненависти, которые проводили деятели Лиги. Ядвига и Павел все больше отдалялись друг от друга, они казались не любовниками, а супругами, уставшими от вечных ссор и непонимания. В конце концов оба согласились, что им лучше расстаться.

Тереса:

Все было совершенно по-другому. Павел искал единомышленников, но попал в те истинно «тайнокатолические» круги, которые как будто точно следовали советам его исповедника. В этих кругах преобладало мнение, что сопротивление нашествию потребительской масскультуры бесполезно и католикам остается лишь одно: стараться тормозить его, сохраняя видимость согласия с миром. Церковь была права, прокляв Вольтера, поскольку вольнодумство ведет начало с века Просвещения, однако прогресс науки, техники и медицины слишком очевиден, чтобы полностью отвергать наследие той эпохи. Павел раздумывал над тем, нельзя ли использовать массовую культуру, дабы убедить людей в том, что они на свою погибель выбирают зло. Ими владеет concupiscentia, или жажда денег, власти и секса, но привлечь их внимание можно только притворившись, что ты один из них, иначе они отвернутся от тебя. А как привлечь их внимание? С помощью «картинок», то есть кинематографа. Поэтому Павел начал снимать фильмы, причем — фильмы, рассчитанные на успех, то есть показывающие хорошо знакомые публике ситуации, а также содержащие обязательную порцию обнаженных тел и секса. Послание было вписано в сюжет настолько тонко, что критики не могли прийти к общему мнению относительно его смысла.

Связь Павла и Ядвиги выдержала множество нелегких испытаний и завершилась ее беременностью и их вступлением в брак.

Стефан:

Все было совсем, совсем иначе. После своих первых морализаторских порывов Павел устыдился, поняв, что из прочтения катехизиса сделал ошибочные выводы. Каковы бы ни были причины зла, сама суть мира — страдание, страдание человека и всех живых существ. Жить — значит нести на себе отпечаток смерти, и именно ее неизбежность составляет суть христианства. И потому предметом размышлений должны быть не кара и воздаяние, а слабость человека, которая столь огромна, что заслуживает величайшего милосердия Бога. В самом порядке вещей, в цепочке причин и следствий Павел усматривал дьявольские черты, но решил, что ошибся, маниакально сосредоточив внимание на темной силе, которая исказила и продолжает искажать благой план Творца. Изъян, казалось, крылся в самой сердцевине жизни, и этого не менял факт случившегося когда-то давно, в начале времен, грехопадения. Очевидно было только несчастье людей, их отчаянный призыв, на который во всей вселенной не откликался ни один голос. И именно это молчание вселенной должно было так переполнить чашу, что Бог отозвался, воплотившись в человека и его историю.

Свою озабоченность существующей безнравственностью Павел теперь склонен был приписывать козням Врага рода человеческого, способного принимать любой облик без копыт и хвоста; почему бы ему в таком случае не облачиться в одеяние моралиста? Искаженные ненавистью лица некоторых проповедников словно подтверждали это, и Павел, чтобы искупить свою прежнюю склонность осуждать, примкнул к группе так называемых умеренных католиков, остававшихся верными учению Церкви, но обвиняемых в пагубной терпимости и недостаточном сопротивлении все расширяющейся ереси. Он сделался завзятым полемистом и за свои выступления не раз подвергался нападкам людей, считавших себя лучшими, чем он, католиками. Аргументы, к которым они прибегали, касались его личной жизни. Главным образом речь шла о его внебрачной связи с Ядвигой.

Ядвигу в результате деятельности Павла «затянуло», по ее выражению, в религиозные круги. Но ей нравились единомышленники и друзья Павла, она чувствовала, что они считают ее своей, и, как бы всем назло, иногда замечала, что замуж ей не к спеху.

Агнешка:

Что за разговоры! Ведь Павел жил не один и постоянно испытывал на себе влияние Ядвиги. Если на него уроки религии влияния почти не оказали, то она получила католическое воспитание и извлекала из него своеобразную пользу. Она старалась каждое воскресенье ходить в костел, поскольку все собравшиеся там вместе вступают в недоступное разуму сакральное измерение. Однако Ядвига не слушала проповедей, которые определяла как «толкуй больной с подлекарем». Постоянную моралистику, в особенности в отношении секса, она считала вредной для устремленности религии ввысь. Она отвергала угрозу посмертной кары, поскольку — по ее словам — люди достаточно страдают на земле, чтобы еще добавлять им мучений. К раю она относилась довольно безразлично, не ожидая награды за свои добрые дела и предпочитая о них не знать. Никогда не углублялась в теологические рассуждения о первопричине зла и просто признавала, что ничего не понимает в рассказах о мифологических существах, бесах и ангелах. Считала себя католичкой, но на свой лад, то есть полагала, что рано или поздно Церковь признает правоту таких, как она. Соглашаясь, что дискуссия об избавлении от плода касается весьма важных философских вопросов, Ядвига не собиралась следовать запрету применения контрацептивов и высмеивала метод высчитывания благоприятных и неблагоприятных для зачатия дней, задавая вопрос: чем он отличается от столь же научного метода, предлагающего противозачаточные таблетки? Она также имела собственное мнение об устройстве внутрицерковной жизни, высказываясь, хотя и не слишком убежденно, за то, чтобы женщинам разрешалось принимать священнический сан.

Таким образом, у Павла была возможность в собственном доме сталкиваться с миром конца второго тысячелетия, которому он должен был оказывать сопротивление. Создавалось впечатление, что он со своей горячностью неофита напрасно метался в поисках, тогда как рядом с ним обычные так называемые верующие спокойно следовали обрядам, неизменным на памяти многих поколений, и неплохо справлялись, предпочтя обходиться без слишком логичной доктрины. Считать это закатом христианства было бы неразумно, а также, пожалуй, свидетельствовало бы о неверии в Провидение. Ибо существовала возможность огромных перемен, предвестником которых могло быть мышление, сходное с мышлением Ядвиги.

Павел отказался от того, что какое-то время считал своей миссией, и влился в толпу простых смертных, которые каждое воскресенье переступали порог костела. Но это случилось не в результате рассуждений. Причиной была нежность. Нежность, которую вызывали ее длинные ресницы, наклон головы, когда она внимательно слушала музыку, ее угнетенное или восторженное настроение, — ее греховное честолюбие и добрая воля.