А вот Ваня…

А Ваня пришел на стройку, когда ребята уже час как кидали в опалубку бетон. Он было сразу схватился за самое тяжелое, за что никто и никогда не любил хвататься — за электровибратор, но его остановил жесткий окрик:

— Введенский! Иди сюда!

На дощатой эстакаде, по которой бетоновозы заезжали на опалубку, стояли Игорь с Владим Санычем.

— Введенский, ты почему не был на разводе?

— Я опоздал.

— Ты знаешь правила?

— Знаю.

— Я и командир — мы отстраняем тебя от работы, и сегодня в девятнадцать часов будет собрание студентов.

Чего Ваня в своей жизни не умел, так это упрашивать начальство о прощении. Ему это казалось настолько унизительным, что он предпочитал получить «на полную катушку», чем канючить, «ну простите, ну извините, я больше не буду»…

До обеда он просто загорал на траве неподалеку от стройплощадки. Потом, когда из столовой привезли термоса с борщом и кашей, сел обедать со всеми.

— Не бзди, Джон! Выговор объявят и все будет о-кей, — принялся успокаивать всегда все знающий наперед Серега, — ты хоть спал с ней, надеюсь?

Ваня почувствовал, что краснеет и промычал в ответ что то нечленораздельное, не сумев даже отшутиться или просто послать Серегу к черту.

— Владим Саныч! Может допустим Введенского после обеда? У нас в бригаде некому на вибраторе! — подал голос Витька…

— Ну, да в самом деле, Владим Саныч! — разом загалдели ребята

— Чего там, ну намылим ему на собрании башку, а чего от работы то отстранять?

— Так и работать некому будет — всех разгоните

А вот этой реплики, источника которой Ваня не уловил, подавать бы и не следовало… И точно!

— Что значит «некому работать будет»? Вы соображайте, что говорите у меня! — «Гестапо» аж борщом поперхнулся, так его заело, — мы потому и выносим проступок студента Введенского на собрание, чтобы на его примере показать всю серьезность этого дела.

— Ага, тебя, Джон для острастки засудят! — буркнул в алюминиевую миску Серега.

— Да давайте Ваньку на поруки возьмем! — крикнула некрасивая, но бойкая и от того удачливая в любви Верка Мамулова.

— На по-ру-ки, на по-ру-ки, на по-ру-ки! — принялись все стучать ложками.

— Владимир, в бригаде и правда ребята зашиваются, у многих мозоли от лопат с непривычки. А бетон идет — четыре бетоновоза в час — только успевай! Давай допустим его! — очнулся наконец командир — Игорь Сутягин.

— Ну, ладно. В виде первого и последнего исключения допустим условно до работы, а вечером на собрании будем решать вопрос…

Ух! Отлегло на сердце!

После обеда — перекур пятнадцать минут.

— Ну как? Было дело? — снова наехал Серега, как только закурили по первой послеобеденной.

— Да иди ты к черту, — наконец нашелся — таки, что ответить совсем уже заикающийся от пережитого и раскрасневшийся Ваня.

— Ну, значит — было, вижу… А у нас с Ирочкой, скажу я тебе!

— Серега…

— Да ты че, Джон! Влюбился? Она у тебя первая телка?

— Серега, перестань, я прошу!

— Ну-ну-ну-ну… Все! Но все равно, у нас с Ирунчиком — все тип-топ. В лучшем виде. Она — коренная москвичка! Предки в Болгарии на курорте, квартира, все такое… Мы первый раз с ней прямо в ванной…

— Сергей!

— Все! Молчу!

Всю неделю Ваня работал в каком то отчаянном порыве, словно галерный гребец, предупрежденный, о том что скоро будет выброшен за борт, словно чернокожий раб на хлопковом поле штата Миссисипи, которому за лень или иной проступок были обещаны субботние плети, словно плененный египтянами эфиоп, строящий пирамиду Хеопса, которого за нерадивость грозили отдать в жертву богу Осирису. В ушах все время звучало: «Ты, Введенский — первый кандидат на вылет с практики, а автоматом из института. Ты, Введенский — теперь на особом счету и всегда под самым пристальным вниманием руководства»… Да, с таким послужным списком, с такой отметиной — далеко не убежишь, — думал Ваня, кидая тяжелый цементный раствор самой захватистой лопатой, что нашлась в арсенале у бригадира.

Даже Серега с Витькой, и те порой ворчали, — да брось ты Джон упираться рогом! Не бзди, и никто тебя не выгонит…Только грыжу заработаешь.

А сами уже обсуждали между собой, как в воскресенье поедут на рандеву с Ирой и Олей.

— На меня не рассчитывайте, меня «Гестапо» теперь вообще никуда не пустит, разве что возле общаги на площадке в волейбольчик попрыгать — на виду у всех.

— А как же Маринка твоя?

— Не знаю, — отвечал Ваня мрачнея лицом.

Однако, есть все же Бог на небе! В пятницу «Гестапо» отвезли в больницу с приступом аппендицита.