— Где же он? — спросила Марья. — Пойдём к нему.

Алёнка блаженно улыбнулась:

— Он ушёл обратно.

— Почему, если он пришёл?

Алёнкина улыбка сбивала с толку.

Слишком много событий для одного дня! Марья встала, взяла Алёнку за руку, повела домой. Лифт. Тётя Поля. Комната — вспыхнувшая всеми лампочками.

— Садись. И говори по-человечески.

— Он любит. — Алёнка словно приласкала каждую букву этих магических слов.

— Если любит, почему он не с тобой?

— Потому, что есть Вероника, — просто, как о само собой разумеющемся, сказала Алёнка.

— Но Веронику он не любит?! — воскликнула Марья.

— Любит, — тихонько сказала Алёнка. — Она живёт ради него. Она — это его накрахмаленные, отутюженные рубашки, его здоровье, его покой.

— Но и ты можешь стирать и гладить ему рубашки, беречь его здоровье и покой.

— Она растит его детей. — Алёнка лучезарно улыбается.

— Так зачем он пришёл к тебе? — возопила Марья. — Чтобы сделать своей любовницей? Чтобы поиграть с тобой?

— Нет же! — Алёнка засмеялась. — Чтобы сказать, что любит. — И снова каждая буква укрылась Алёнкиной радостью.

— И тебе… этого достаточно? — растерялась Марья.

Алёнка кивнула. Она вся была из прошлого — из той поры, когда спешила от Марьи на встречу с Иваном. Распушились волосы, сияют глаза, полураскрыты губы.

Алёнка — ребёнок, открывший любовь.

— Сначала мы с ним завтракали вместе. Потом были у вашей мамы. Твои цветы лежали, а ты уже ушла. Иван очень спешил к маме, чтобы встретиться с тобой. Сказал, сильно виноват перед тобой, но он не виноват, ты не понимаешь…

— Ты была с Ваней у мамы? — Алёнка кивнула. — А как же работа? — задала Марья нелепый вопрос, но тут же ответила на него: любая работа в тартарары, когда пришёл тот, кого ждёшь всю жизнь.

— Сегодня воскресенье, — сказала Алёнка.

— Ах да, правильно, Коля говорил…

— Какой Коля?

— Не важно. — Марья была не в силах рассказывать Алёнке весь свой бесконечный день. — А потом? Что было потом? — затеребила Марья Алёнку.

— Ваня сказал, что даже если они с директором запустят книгу в производство, цензура вернёт: нельзя рушить авторитет тех, кто стоит у власти. Ты же обобщаешь! У тебя не просто Владыка. Твой Владыка может стать во главе партии.

— Вот и хорошо, вот и пора порушить…

— Не пора, Маша. Всему своё время. Ты вылезла рано. Не высовывайся. — Марья вздрогнула — какое ходовое слово, однако! — Так сказал Ваня. Не подставляй себя. Возможна только местная терапия. Он тебе объяснял, ты не захотела слушать. Можно сказать то же самое, но запрятать в подтекст. Ты же прямо в лоб, категорично.

— Он встречался с тобой, чтобы ты всё это объяснила мне?

Алёнка задумалась. Потом покачала головой:

— Сначала я тоже так решила. Но зачем тогда идти пешком всю ночь?

— Куда идти пешком?

— Он сказал, что проснулся в полпервого от того, что я склонилась над ним и говорю: «Ванюша, я придумала, как надо решить эту сцену». Так было когда-то. Говорит, увидел меня и не смог больше спать. Оделся, вышел из дома и пошёл. Он до утра шёл пешком. Ему хотелось, говорит, пережить всё сначала, каждый наш день. По тем улицам шёл, по которым мы вместе ходили. Ведь он мог взять такси, правда, Маша?! — снова не то утвердительно, не то вопросительно сказала Алёнка. — Если бы только из-за того, чтобы о тебе, зачем идти пешком?! Нет, это он к себе прошлому шёл, я знаю…

— Когда вы условились встретиться? — спросила нетерпеливо Марья, заразившись от Алёнки её радостью.

— Не знаю, Маша, Ваня не сказал. Наверное, теперь уже тогда, когда он придёт совсем!

— Как же он придёт к тебе совсем, если, как он говорит, а ты повторяешь, он любит Веронику?!

— Он придёт тогда, когда совсем разонравится себе, а разонравится он себе такой, который вместе с Вероникой, — обязательно. То, что он рассказал мне, не на всю жизнь. Важные люди, совещания, загранпоездки — это игрушки. Он поиграет в них и отбросит. Я знаю его. Вот увидишь, придёт! — упрямо, доверяясь чуду, повторила Алёнка. — Захочет настоящей жизни.

— А если это будет слишком поздно, когда на настоящую жизнь не останется ни сил, ни времени?

— Нет, — протянула Алёнка, — не думаю.

— А что значит «настоящая жизнь» для Вани?

Алёнка улыбнулась, не ответила.

— Давай попьём чаю, Маша, я умираю с голода. Мы обедали с ним в ресторане, но я не могла есть, а сейчас так жалко!

Марья пошла на кухню ставить чайник. Она тоже давным-давно не ела.

Тётя Поля жарила семечки. Запах плеснулся в ноздри, пропитал детством.