Рыжая бестия сделала шаг в сторону, рука парня, которая только-что гладила спину своей девушки повисла, а сам парень сделав разочарованную гримасу, остался стоять возле кухонной тумбы. Послав воздушный поцелуй, Джинни трансгрессировала в «Нору». Ей надо обдумать поведение подруги, которая точно что-то скрывает. Гарри вышел в коридор и стал подниматься по лестнице.

Как только Гермиона зашла в свою комнату, она сразу же швырнула пакеты в угол. Опершись спиной о холодные двери, она съехала по ним на пол. Она не хотела плакать. Она обещала себе, что больше не будет. Но слезы не слушались, они текли по бледному лицу и горячими каплями падали на руки. Могла ли она себе представить, как может только один поцелуй разрушить стену гордости и предубеждения, которая за годы выросла в неприступную крепость? Или в один момент забыть все, что происходит вокруг? Знает она, как это чувствовать, когда сердце разбивается на мелкие кусочки? Представить не смогла бы, если бы не почувствовала все это на себе! Причем вдвойне, потому что Гарри свой, а Малфой – враг. Враг, которого невозможно оправдать. Его никогда не воспримет её мир и её окружение. Все те, кого она любит, кого называет друзьями, ради кого готова на все, никогда не примут его, никогда не подадут руки на приветствие. Но разве возможно иначе? Сколько лет она жила с мыслью о Драко только как о враге. И не только она. Но и он не сделал ничего, чтобы можно было подумать или предположить, что он не такой, каким себя показывает. И именно поэтому никто и никогда не должен узнать. А она должна забыть этот проклятый поцелуй, те руки, тот проклятый взгляд. Но как это сделать, если закрывая глаза свои, она видит его? Она должна ненавидеть Драко Малфоя, но не... любить... Вдруг позади, за дверью, послышался стук.

– Гермиона, можно с тобой поговорить?

Девушка быстро подорвалась с пола и начала вытирать глаза и лицо. Не имея возможности взглянуть в зеркало, она на свой страх и риск отрыла двери и только по реакции друга поняла, что отпирания сейчас точно не прокатят.

– Ты опять плакала?

– Если я скажу нет, ты поверишь?

– Нет.

– Ну тогда предлагаю просто не говорить на эту тему.

– Но я волнуюсь за тебя.

– Гарри, я смогу все пережить сама. Все будет хорошо. Ты мне веришь? Если бы у меня были какие-то проблемы, ты знаешь, я сразу тебе бы рассказала.

– Я знаю, поэтому и стараюсь тебе помочь.

– Спасибо. Но мне сейчас нужен только...

– Чай – сказал ей друг.

– А Джинни снова сделает его по своему секретному рецепту?

– Нет. Она вернулась домой. Пойдем, у меня есть новости для тебя.

– Какие?

– Ну, для тебя хорошие, а для меня не очень.

– Что же, ты меня заинтриговал. Пойдем.

А через несколько минут бывшие одногруппники уже держали чашки с чаем в руках.

– Ну, Гарри.

– Я сегодня был у Кингсли.

– И?

– Извини, я, наверное, вмешался не в свое дело.

– Гарри, ты скажешь наконец!

– Хорошо-хорошо. Я рассказал о тебе. Спросил, может ли он посодействовать тому, что тебя возьмут в Мунго. Он, кстати, как и я, считает, что тебе лучше вернуться в школу, там, в кругу друзей, тебе будет легче и если ты все же передумаешь, то профессор МакГонагалл будет очень рада, потому что у них нет никого, кто бы мог взять на себя обязанности старосты седьмого курса. Но, если ты все же уверена в своем желании, то завтра тебя будет ждать директор больницы на 12:00. У меня все.

Гермиона сидела в полном ступоре и не могла сказать хоть слово. Она часто думала, как именно должна попасть в Мунго, а тут все решилось так быстро и еще и без её участия.

– Гермиона, ты что, не рада? Скажи, я поспешил, а ты передумала? – Друг помахал рукой перед глазами подруги, которые смотрели неотрывно в одну точку и даже не хлопали.

– Ох нет, Гарри, я просто... не знаю, что говорить. Спасибо. Я действительно рада. Просто это так неожиданно. Только сегодня я проснулась с мыслью о новой жизни, а уже завтра я могу иметь работу.

– И еще, если ты захочешь, ты в конце года сможешь попробовать сдавать с нами ЖАБА.

– Но я не буду учиться в школе.

– Я же говорю тебе, попробовать!

– Спасибо, Гарри – в глазах у Гермионы появились слезы, она встала со своего места, подошла к другу, который все это время стоял и обняла. – Но я почти бездейственна, у меня ничего не получится.

– Герм, ты забываешься. Мы «Герои войны», и у нас есть свои маленькие привилегии.

– Гарри, ты же не исправим – девушка засмеялась и, легонько толкнув друга в грудь, отошла к столу.

– Узнаю такую Гермиону Грейнджер. Хотя и не понимаю, как ты можешь отказываться от обучения...

– Гарри, сколько...

– Все, молчу-молчу.

В этот момент из стены выскочила грациозная серебристая лошадь и голосом Джинни сказала: «У Билли и Флер будет ребенок. Мама и Джордж очень обрадовались. Ждем Вас завтра на праздничный ужин. Гермионе привет. Люблю тебя. Спокойной ночи».

– Ну вот тебе и повод выпить чего-нибудь покрепче. Сливочного пива? Огневиски? Нам есть что праздновать! За начало новой жизни!

Драко стоял в пустой комнате, а в голове гремело «Я тебя люблю. Прощай.». Никогда он не слышал этих слов по-отношению к себе. «Я тебя люблю». Никогда он не слышал этих слов из её губ. Люциус часто использовал, но только в негативном смысле. Любовь он называл величайшим злом, которое может быть в магическом мире. Еще с самого детства он учил маленького Драко, что любить – это проявлять слабость, а Малфои не имеют слабых сторон. Любовью можно манипулировать, а Малфоями невозможно управлять. Они, целиком и полностью, лишенные этого чувства. Малфои просто не умеют любить. «Прощай». Мать никогда не говорила так. Каждая разлука на платформе 9 и 3/4 заканчивала тихим «До встречи». И каждый раз он знал, что эта встреча состоится. Даже тогда, когда он принял метку и должен был выполнять задачи, порученные Темным Лордом, мама всегда провожала его молчаливым взглядом, который означал: «Мы очень скоро встретимся. Все будет хорошо». Но только теперь он его понял. Но как она могла ТАК? Родившись в любви и всю жизнь прожив любя, она ни разу не сказала этого ему – своему родному сыну. Она имела трех сестер, с которыми они когда-то мечтали иметь и своих детей, мечтали любить их больше всего. И что бы ни случилось с этими родными для нее людьми, она продолжала их любить и волноваться за них. Она любила Люциуса и закрывала глаза на его поступки, жертвуя собой снова во имя своей любви. Но когда эта любовь прошла, или, лучше сказать, когда эта любовь заменилась на любовь к сыну? Когда он попытался её ударить, когда мама прочитала книгу, когда взяла на руки свою частичку? Так почему же она позволила Люциусу самому воспитывать сына и только так, как он считал нужным? Почему сама не влияла на своего же сына, которого любила? Ещё со школьных лет она дружила с Снейпом и говорила, что он так же, как она, не является слугой Темного Лорда, и они никогда ими не будут. Она жертвует своей жизнью, обсуждает с ним все, что касается Драко. Тогда почему она подготовила все, чтобы сын узнал всю правду, и ничего не сделала, чтобы как-то изменить это будущее. Если бы он знал обо всем немного раньше, они могли бы что-то придумать. Снейп... Он обо всем знал и также ничего не сделал. Он прикрывался судьбой, но скрывал то, что и сам всю жизнь любил безответно. Он помогал Грейнджер, умышленно сталкивал двух врагов, «хотел дать шанс, которого не имел сам».