Он запустил пальцы в волосы. Боже, именно этого он и надеялся избежать. Все это ради ее же блага. Может, сейчас Кейт этого не понимает, но потом поймет.

– Я сказал Фаркуару, что, если ты согласишься, он объявит о помолвке на новогоднем празднике.

Он рассказал ей о должности, ожидающей Фаркуара в замке Баллок, о его перспективах на будущее управляющего. Кейт слушала совершенно безучастно, пока его воодушевленные рекомендации не начали походить на то, как фермер расписывает призового быка на ярмарке.

– Если я соглашусь? – повторила она. – Ты хочешь сказать, что у меня есть право голоса в этом вопросе? Как это великодушно с твоей стороны.

Она не старалась прикрыть сарказм, падающий с ее языка, как ледяные капли.

– Ну конечно, у тебя есть право голоса, черт возьми! Я желаю тебе счастья.

Огромные карие глаза смотрели на него, словно он сошел с ума – однако Кейт действительно сделала его безумцем.

– И, тем не менее, ты устроил все это без моего ведома. Полагаю, поэтому были нужны все эти гонцы?

Он утвердительно кивнул.

– На празднике будут и другие мужчины. Если ты предпочитаешь выйти за кого-то еще…

– Ни за кого! – резко сказала она. – Я уже говорила, что не желаю выходить замуж ни за кого, но, очевидно, мои желания, мои чувства для тебя ничего не значат. Ты планировал это с тех пор, как вернулся? – Грегор, должно быть, плохо скрывал чувство вины, потому что она сказала: – Ну разумеется. Тебе, должно быть, очень не терпится, наконец, от меня избавиться.

Он выдавил проклятие.

– Черт, Кейт! Это вовсе не так.

– Неужели? Ты привез меня сюда, но никогда не хотел ответственности. Я это знала, но думала… Я думала… – Ее голос сорвался. – Я думала, здесь мой дом, но ты просто ждал, когда я достаточно подросту, чтобы сбыть меня с рук.

От ее взгляда у Грегора все горело в груди, но он не мог отвернуться. Он почти потянулся к ней. Почти. Но он боялся того, что может случиться, если он снова до нее дотронется. Как легко утешение может привести к чему-то еще.

– Это и есть твой дом, – осторожно сказал он. Просто Грегор не может дать ей семью, которой она пытается заменить ту, что потеряла. – Но теперь, когда моей матери больше нет, вы с Джоном одни… Неправильно тебе оставаться здесь.

На какое-то мгновение ему показалось, что Кейт ударит его.

– Как ты смеешь намекать… Я же сказала, Джон мне как брат.

– Но он не твой брат, и скоро все тоже начнут это понимать. – Особенно если Джон все время будет смотреть на нее с неприкрытым вожделением. – Ты должна была понимать, что не сможешь остаться здесь навсегда. Ты разве не хочешь выйти замуж и завести семью?

– А ты?

– Мы говорим не обо мне.

– Почему нет? Выйду, когда ты женишься.

– Так не бывает Кейт, и ты это знаешь. Я могу себе позволить ждать, а ты нет.

– Значит, ты меня заставишь? – Ее глаза стали слишком яркими и блестящими.

Господи, пожалуйста, не плачь. Грегор совсем растеряется, если она заплачет.

– Ты так хочешь от меня избавиться? Мои чувства так мало для тебя значат?

– Разумеется, нет.

– Если ты собирался выдать меня замуж, то зачем поцеловал?

Потому что был проклятым дураком.

– Ты была так расстроена. – Грегор беспомощно пожал плечами, не в состоянии ничего объяснить. – Я же сказал тебе, это ничего не значит.

Он меня пожалел. Поэтому он поцеловал меня.

Кейт хотелось безвольно упасть на землю и разрыдаться, подобно ребенку. Но гордость ей не позволяла.

Она не знала, что хуже: обнаружить, что мужчина, которому она отдала свое сердце, пытается найти способ избавиться от нее или что он поцеловал ее потому, что пожалел. И то и другое казалось предательством.

– Для меня это был не просто поцелуй, – тихо сказала она.

Грегору, кажется, и вправду было больно, но Кейт это не утешало.

– Прости, Кейт. Правда. Я не хотел сделать тебе больно.

– Но ты меня не любишь, не хочешь жениться на мне и выдашь меня замуж за человека, которого я едва знаю, только чтобы не приходилось обо мне беспокоиться. Я поняла.

Но она не понимала. Как он мог все это планировать и ничего ей не сказать? Джон, должно быть, знал о планах Грегора и помолвке – вот о чем он пытался ее предупредить. Какой же она была дурой!