Я хорошо помню Ивана Михайловича Гукивского. Я долго полагал, что это его настоящая фамилия. Разубедил меня в этом мой брат Алеша, друживший с Алешей Тимофеевым. Зная, что Алеша сын Ивана, я спросил Алешу:

– Почему у Алеши фамилия - Тимофеев, а Иван Гукивский. Разве Алеша не родной сын?

Тогда-то Алеша и объяснил мне, кто есть кто; где фамилия, а где кличка.

Иван Гукивский был хорошо известен всем мальчишкам села. О нем говорили и слагали легенды. Дядя Иван был знатным охотником. Когда в зимнее предвечерье он возвращался домой, мальчишки провожали его завистливыми взглядами. Некоторые, отстав на приличное расстояние, сопровождали его до самого дома.

Как только замерзала земля и выпадал первый снежок, дядя Иван отправлялся на охоту. Чаще всего он ходил на Куболту, в старый лес, по прошлогодним посевам люцерны и парам. На охоту он выходил в высоких сапогах, смушковой шапке и в длинном брезентовом плаще, подпоясанном широким черным ремнем. Ружо, так мы называли его охотничье оружие, он носил на плече, дулом вниз.

Убитым зайцам и уткам охотник связывал ноги и сквозь них пропускал ремень. Потом снова застегивал ремень на поясе. Однажды я видел его, идущим с охоты с убитой лисой. Ноги лисы были связаны веревкой, перекинутой через плечо. Рассказывали, что Гукивский однажды подстрелил волка, который разорял свинарники и курятники на окраине Боросян.

По тому, что у меня стали шататься одновременно два передних зуба, можно с достаточной степенью достоверности сказать, что тогда мне было примерно шесть с половиной лет. Была середина зимы. Вечерело. За окном сгущались еще прозрачные иссиня-фиолетовые сумерки. На нашем старом деревянном крыльце кто-то старательно обивал ноги от налипшего снега. Выглянув в окно, отец удовлетворенно сообщил:

– О-о! Гукивский нам зайца несет.

Меня как ветром сдуло с печки. Когда дядя Иван входил в комнату, я уже сидел на кровати. С первым взглядом меня постигло разочарование. Гукивский был без своего ружа. Первым делом он аккуратно уложил зайца на кусок жести, набитой на полу возле грубки.

– Пусть отогреется. Легче шкуру снимать.

Потом снял с себя брезентовый плащ и повесил его на вбитый гвоздь у двери. Когда он повернулся, я онемел от восторга. Гукивский был опоясан широким патронташем, в кармашках которого было, как мне показалось, множество патронов. Охотник расстегнул, снял с себя патронташ и накинул его на полочку, куда мои родители складывали желтые копейки.

Сел за стол, на котором уже стояла бутылка и тарелка с кислой капустой. Отец резал сало. Мама разбивала яйца о край сковороды, стоящей на раскаленной плите. По тому, как активно готовилось угощение, я понял, что дядя Иван у нас желанный и долгожданный гость. Выпив за здоровье, дядя Иван и отец стали громко хрумкать капустой. Молчание было для меня невыносимым.

– Почему вы без ружа?
– ничего другого я спросить не мог.

– Ружо на улице. В дом его вносить нельзя, запотеет и потом будет ржаветь.
– ответил за дядю Ивана отец.

Мое внимание уже было приковано к зайцу. Он неловко лежал на боку, вытянув ноги. При свете керосиновой лампы, висящей над столом, лежащий у плиты заяц казался темно-серым, местами почти черным. Только брюхо у него было совсем светлым. Я долго смотрел на зайца, раздираемый желанием подойти и потрогать и, невесть откуда взявшейся, робостью.

Мне показалось, что заяц дернул шкурой. Живой? Сомнения согнали меня с кровати. Я подошел к плите. Наклонился. Решился потрогать. Заяц неожиданно оказался твердым, словно окаменевшим и холодным. Я сразу потерял интерес к убитому зверьку.

Наконец Гукивский встал из-за стола. Отец достал из нагрудного кармана суконного кителя деньги и расплатился с охотником. Наверное заплатил хорошо, так как Гукивский спросил:

– Если попадется заяц, принести еще?

Отец кивнул. После ухода Гукивского отец постелил на пол старый мешок и подвязал зайца к открытой дверце духовки. Потом очень быстро снял шкуру и разделал зайца.

На следующий день мама обжарила куски зайца и долго тушила их в чугунке. В тот день обед был у нас был царским. Заяц, томленный с луком и картошкой, казался очень вкусным. Я ел, ревниво наблюдая, не обгоняет ли меня Алеша. Внезапно мои зубы споткнулись обо что-то твердое. Во рту неприятно щелкнуло и заскрипело. Отец, услышавший необычный звук, подставил ладонь:

– Давай все сюда, на ладонь!

Я вытолкнул языком содержимое рта. У отца на ладони оказался кусок полупережеванного мяса и что-то черное.

– Дробь!
– воскликнул Алеша.
– Дай посмотреть.

Алеша забрал дробь и стал вытирать её пальцами. Дробь казалась круглой, была шероховатой и бугристой.

– Иван катает дробь в большой сковороде. Мы с его Алешей тоже катали.
– сказал Алеша.

– С первым зубом!
– раздался голос отца.

В пальцах он держал, неожиданно, маленький зуб. Только сейчас я ощутил и оценил враз наступившую неловкость во рту и свободное место между верхними зубами спереди.

Зайца Гукивскому отец больше не заказывал.