Учитывая эти успехи, 8 июня 1708 года Адам Левенгаупт получил приказ короля Карла XII собрать запасы предметов снабжения, сформировать воинский корпус и выступить на соединение с главной шведской армией в Белоруссии в районе Березины Пацовой на реке Березина (приказ был подписан в Радошковичах 25 мая). В соответствии с данным приказом, корпус из 13 тыс. солдат и офицеров (17 батальонов пехоты, из которых 12 батальонов в составе 6 пехотных полков – 8 тыс. военнослужащих, по 3 рейтарских и драгунских полка и 3 отдельных драгунских эскадрона – 2 тыс. рейтар и 2,9 тыс. драгун, 50 разведчиков-поляков в отдельной конной роте, 50–100 артиллеристов и саперов и 16 артиллерийских орудий, из которых 10–11 трехфунтовых и 5–6 шестифунтовых пушек [107] ) двинулся в поход из Риги 15 июля в сопровождении обоза, насчитывавшего около 7–8 тыс. повозок (при этом от 3 до 3,5 тыс. солдат и офицеров оставалось в гарнизонах в Курляндии и Лифляндии [108] : три пехотных полка и кавалерийский эскадрон под общим командованием генерала Рудольфа Функена (Функ, Rudolf Funck)). Предварительно Левенгаупт написал королю письмо с «отговоркой», что выполнить прямой приказ и выступить в начале июня невозможно из-за трудностей со сбором войск и предметов снабжения для них, а также указал, что после ухода его корпуса Курляндия и Лифляндия остаются открытыми для нападений русских.

8 июля король Карл занял Могилев и здесь дожидался приближения корпуса Левенгаупта, поскольку по расчетам на путь длиной около 700 км от Митавы до Могилева корпус должен был потратить около полутора месяцев, проходя в среднем по 15 км в сутки, то есть прибыть 25–30 августа [109] . Однако генерал потратил месяц на путь в 230 километров, делая не по 15, а по 8–9 километров в день (в 1812 году в тех же местах 50-тысячный французский корпус маршала Луи-Николя Даву (Louis-Nicolas Davout) с большим обозом преодолел 200 км за 6 дней; нормальная скорость марша пехоты в период Северной войны считалась равной 20–25 км в сутки, а форсированная – 45–50 км) [110] . Две недели, начиная с 16 августа, Левенгаупт провел в Долгинове (около 90 км к северу от Минска, причем в это же время колонна его корпуса под командованием генерала Стакельберга достигла Березины Пацовой, первоначально назначенной королем Карлом для соединения корпуса со шведской армией) якобы из-за починки тележных колес, которые по его же упущению не позаботились заблаговременно укрепить («оковать») железными шинами, а когда к нему здесь присоединился шедший из Ревеля Лифляндский вербованный драгунский полк Шлиппенбаха, дал ему еще неделю на отдых (шефом полка был генерал Вольмар Антон Шлиппенбах, находившийся в это время при главной шведской армии, поэтому частью командовал подполковник Арвид Юхан Каульбарс (Arvid Johan Kaulbars). – П. Б.). Впоследствии генерал объяснял задержку продвижения какими-то беспорядками среди солдат [111] .

В действительности, во-первых, первоначальная численность телег и повозок в обозе корпуса не должна была превышать 4,5 тыс. единиц, поскольку допускалось иметь 1300 повозок с полуторамесячным запасом для главных сил шведской армии и не более 150–200 повозок с трехмесячным запасом предметов снабжения для каждого из полков [112] (каждая из восьми рот любого пехотного полка должна была иметь всего 10 провиантских фургонов с 40 упряжными лошадьми и неприкосновенным запасом провианта на три месяца). Однако на деле общее количество повозок оказалось в 1,5–2 раза большим как из-за того, что солдаты и офицеры взяли с собой личный транспорт (например, прапорщик Роберт Петре указывает, что Хельсингский пехотный полк имел по 15 повозок на роту, а также от одной-двух до четырех повозок на каждого офицера полка, всего 135 повозок и 594 лошади; для сравнения – личный багаж короля Карла XII занимал всего две повозки [113] ), так и потому что в пути к корпусу присоединились многочисленные торговцы и маркитанты, продававшие солдатам и офицерам алкоголь и табак, а также проститутки («нанятые на стороне распутницы»). Кроме этого, вместе с частями корпуса двигались стада скота и табуны лошадей (тот же прапорщик Петре указывает, что для обеспечения Хельсингского полка в походе им было реквизировано у крестьян и доставлено к месту расквартирования полка 1230 голов рогатого скота, 75 лошадей и стадо телят).

Соответственно, во-вторых, корпус на марше оказался рассредоточен в полосе до 100 километров по протяженности и ширине, двигаясь двумя растянутыми колоннами (одной из колонн командовал сам Левенгаупт, а другой – генерал Стакельберг), чтобы обеспечить наиболее выгодные условия для проведения реквизиций («контрибуций») продовольствия и фуража у местного населения (как свидетельствует Роберт Петре, поисковые партии Хельсингского полка рассылались для сбора «контрибуции» в стороны на 12–15 миль от основной колонны, благодаря чему он с отрядом солдат однажды нашел в лесу и отнял у местных крестьян 248 голов крупного рогатого скота, 270 овец и 62 лошади; по информации лейтенанта Уппландского полка Фредерика (Фридриха) Вейе (Fredrik Kristian Weihe), с одного только литовского городка Вильда офицерами Уппландского полка было получено 1300 рейхсталеров деньгами, 200 локтей сукна, 280 штук воловьих шкур, 600 пар чулок и 130 пар окованных колес). Иными словами, все солдаты и офицеры корпуса выступили в поход, рассчитывая грабить по пути, поэтому и захватили дополнительные повозки (к середине августа прапорщик Петре, выступивший в поход в июле с четырьмя лошадьми, имел их уже двенадцать голов), но командующий корпусом этому не препятствовал, как не препятствовал и присоединению к корпусу «нестроевого элемента».

Однако, как следствие из сложившейся ситуации, Левенгаупт стал терять контроль над командованием и личным составом корпуса. Левенгаупт отмечает, что каждый полковник или командующий офицер начал постепенно желать быть сам себе командиром, коль скоро он отходил в сторону, отдыхал и потом вновь самовольно двигался; каждый самовольно брал все, что находил; не избежали и грабежей, так что крестьяне убегали со всем имуществом в леса. Каждый полк старался быть первым и большей частью оставлял после себя все разграбленным и разрушенным, так что те, кто приходил после них, ничего не находили для людей или лошадей. Генерал-майор Стакельберг сам был одним из тех, кто всегда шел на пять, шесть и более миль впереди всех остальных полков и везде захватывал самое лучшее с помощью конной роты из своих солдат, устроенной для этой цели.

Учитывая сложившуюся ситуацию, генерал Левенгаупт периодически нуждался во времени для сбора частей и укрепления дисциплины в своем корпусе, который к тому же на 2/3 состоял из военнослужащих финского и прибалтийского происхождения [114] . Как показали последующие события, это ему мало удалось. По мнению А. Констама, летаргическая медлительность Левенгаупта, проявленная при движении его корпуса с обозом на соединение с главными силами шведской армии, несправедливо считается причиной всех последующих бедствий шведов, поскольку такая оценка не учитывает все те проблемы в области снабжения корпуса, с которыми пришлось столкнуться Левенгаупту, остававшемуся хотя и надежным командиром, но лишенным харизматической привлекательности для своих солдат и офицеров [115] .

С другой стороны, в дальнейшем фельдмаршал Реншельд и другие старшие офицеры шведской армии обвиняли Левенгаупта, что он потерял время и подставил свой корпус под удар противника из-за утраты контроля над личным составом в связи с чрезмерным увлечением «контрибуциями», то есть грабежом населения. Характерно, что, по свидетельству Даниела Крмана, сам Левенгаупт в ходе бегства после битвы под Лесной потерял в обозе денег и ценностей на сумму около 60 тыс. рейнских флоринов, чем был очень удручен (Левенгаупт также указывает, что он был вынужден бросить экипаж и раздать своих обозных лошадей солдатам пехоты, чтобы никто не посмел обвинить его в пренебрежении интересами солдат ради личной выгоды). Второй по званию и должности в корпусе офицер – генерал Берндт Стакельберг (Штакельберг, Berndt Otto Stackelberg, эстляндский дворянин, в 1688–1690 гг. служил в составе шведских войск в Нидерландах, участвовал в нескольких военных кампаниях во Франции, в ходе Северной войны был в битвах и сражениях под Нарвой, Двиной, Якобштадтом, Биржами, Гемауэртгофом, Лесной и Полтавой), письменно жаловался королю Карлу XII на то, что продвижение корпуса задерживается из-за реквизиций, которым потворствует Левенгаупт. Особых последствий это не имело, кроме того, что Левенгаупт и Стакельберг вступили в затяжной конфликт между собой, вследствие чего Стакельберг под различными предлогами не выполнял или отменял распоряжения Левенгаупта, в том числе и в ходе битвы под Лесной. По мнению самого Левенгаупта, Стакельберг распространял о нем всякие слухи (например, что он специально пытался задержать марш, и только из-за боязни потерять свой пост был все-таки вынужден идти к королевской армии) и одновременно настроил против него некоторых командиров полков и многих других, так что люди стали терять уважение и повиновение.

С другой стороны, Роберт Петре рассказывает об интересном разговоре, который произошел между генералом Левенгауптом и фактическим командиром Хельсингского пехотного полка подполковником Кристианом (Хансом) Брюкнером (Christian Br"uckner) во время стоянки корпуса в Долгинове (командиру Хельсингского полка полковнику Георгу (Йоргу) Кноррингу (Georg Knorring) в начале августа удалось отпроситься домой, и он уехал обратно в Ригу). Согласно информации Петре, он был очевидцем того, как Брюкнер обвинил Левенгаупта в мздоимстве – Хельсингский полк во многих местах не мог реквизировать для себя предметы снабжения из-за того, что Левенгаупт выдавал местным зажиточным землевладельцам свидетельства об уплате «контрибуции» в пользу Уппландского пехотного полка, шефом которого являлся сам Левенгаупт, после чего от дальнейших поборов они освобождались. В ответ Левенгаупт попытался оправдаться тем, что свидетельства выдавались для защиты от дезертиров и мародеров, на что Брюкнер смело возразил, что в округе нет других мародеров, кроме тех, кого послал Его Королевское Величество Карл XII. При этом Брюкнер заметил, что он снял копии с выданных Левенгауптом свидетельств и направит их королю для проверки.