Светало, когда ночную тишину города нарушил цокот копыт четверки лошадей, запряженных в щегольскую карету. Она остановилась на незастроенной стороне площади перед кардинальским дворцом, из кареты выглянула герцогиня ди Лима, ее острый взгляд обежал площадь и парадный вход во дворец кардинала, и она, откинувшись на подушки сиденья, задернула занавесу на дверце так, чтобы не привлекать к себе внимания.

Ждать ей пришлось недолго.

Вскоре со стороны Лувра показался строй с двумя барабанщиками во главе. В центре строя мушкетеров она различила короля, одетого в великолепный мундир капитана. Он с видимым удовольствием маршировал вместе со всеми под четкие удары барабанов.

Стража Пале Кардиналь узнала короля.

Распахнулись кованые фигурные ворота невысокой ограды, мушкетеры твердым шагом вступил на плац, забегали гвардейцы кардинала, кто-то побежал в дом, кто-то склонил голову в воинском приветствии. Король подошел к парадной двери, она словно сама по себе распахнулась, и Людовик в сопровождении мушкетеров скрылся в полумраке вестибюля.

Герцогиня откинулась на подушки сиденья, удовлетворенно улыбаясь.

Грохот двух барабанов разносился по анфиладам и залам дворца.

Его почти одновременно услышали д'Артаньян и кардинал.

Мушкетер сразу узнал виртуозную, неповторимую дробь, которую умел выбивать только Жано, седоусый барабанщик третьего взвода. Мелькнула дикая мысль, что мушкетеры, узнав о пленении комбатантов, штурмом берут кардинальский дворец, но д'Артатаньян сразу же отбросил ее. А других объяснений барабанному грохоту, эхом повторяющемуся в стенах дворца, не находилось, и лейтенант сделал единственное, что пришло ему в голову, — скомандовал подъем.

Кардинал, заслышав барабан, вскочил с кресла. С колен его спрыгнул пушистый кот.

В дверь просунулась голова брата Жерома.

— Его величество король изволил посетить нас, — торопливо сообщил он, опустив от волнения обязательное “ваше высокопреосвященство”.

Ришелье вскочил с кресла, чтобы бежать и встречать сюзерена, но передумал.

Король не предупредил его о своем раннем визите. Будет лучше, если он увидит, что разбудил верного министра, всю ночь работавшего на благо Франции и сморенного усталостью. Кардинал опустился в кресло и смежил веки.

Мушкетеры отодвинули шкаф, отперли дверь, вынули из-под нее клин, вышли в коридор и, оставив за собой двух связанных после недолгой борьбы солдат охраны, двинулись на звук барабана.

Барабан смолк.

Король вошел в кабинет кардинала.

Тот мирно дремал, и на его коленях снова лежал серый пушистый кот.

— Ваше высокопреосвященство!

— Ваше величество? — кардинал встал из кресла, кот недовольно мяукнув, во второй раз спрыгнул на холодный пол. — Прошу прощения, что принимаю вас так, но я не ждал вас столь рано.

Людовик отлично уловил скрытый упрек и вздернул подбородок.

— Вы прекрасно знаете, Ришелье, что я встаю с зарей.

— Чему я обязан высокой чести принимать вас?

— Странным сведениям, полученным мною.

— Каким, ваше величество?

— Что вы задержали моих людей.

— Вы говорите о преступниках, сир?

— О моих мушкетерах.

— Но преступниках!

— Мушкетеры подсудны только мне. И только я волен определять степень их виновности!

— Если их проступки касаются короля или Лувра. Они же, сир, совершили, увы, государственное преступление.

— Какое? — требовательно спросил король.

Кардинал задумался, не спеша с ответом. Что-то необычное было и в голосе и в поведении Людовика. Уж не осознал ли он себя мужчиной, после того, как совершил истинно мужской поступок, лишив девственности эту малютку, привезенную из Испании родственницей Оливареса?

— Они способствовали побегу королевы Марии Медичи из Компьена в Бельгию.

Король с живым любопытством посмотрел на кардинала, и тот, потеряв уверенность, закончил:

— Помещенную туда повелением вашего величества.

— У вас есть доказательства, Ришелье?

— У меня есть их признание.

— Я вам не верю, Ришелье, — твердо сказал король, а сам подумал, что д'Артаньян скорее дал бы себя четвертовать, чем назвал бы его, короля. И он вперил взгляд в глаза кардинала.

Да, это другой человек, подумал Ришелье, опуская глаза. Раньше он никогда бы не осмелился подвергнуть сомнению мои слова.

— Сир, я может быть, немного неточно выразился. Они отказались дать слово дворянина, что не причастны к этому делу.