– Да, Коля, ты - настоящая находка для нас!
– похлопал по плечу Николая Семаков.
– Присаживайся, угощу прекраснейшим зеленым чаем.

– 2 -

– Я вам скажу, это страшные люди. Они вам смотрят в глаза, божатся, а на самом деле врут.
– Максим Максимович Столяров достал из потрепанного альбома выцветшую черно-белую фотографию и показал пальцем на человека, стоявшего посередине группы из пяти мужчин.
– Вот он, начальник цеха, а вокруг него передовики. Вот я, - и показал на крайнего мужчину справа.

– А вы с ним по возрасту близки?
– поинтересовался Синцов.

– С начальником цеха? Да. Он в сентябре сорок пятого родился, а я в ноябре.

– вас называли профессором токарного дела, вы могли выточить очень сложные фигурные детали. Говорят, что такого мастера больше не было на заводе, и до сих пор нет.

– А зачем?
– прищурившись, смотрит на Николая Столяров.
– Нынче все есть в магазинах, иди и купи, и тот же сгон, ту же фару для любой машины, вал для двигателя. И писать обо мне не нужно, я отказываюсь давать вам интервью.

– Да, да, - вздохнул Синцов и вышел из мастерской Максима Максимовича во двор. Рассматривая веточку яблоневого дерева, сказал, - а жаль. Я-то больше пишу о мошенниках, ворах, а не о передовиках.

– О каких?
– спросил Столяров, закрывая за собой дверь сарая и приглашая Николая присесть за стол, стоявший посередине летней кухни.
– Сейчас вас своим квасом угощу, а то добирались до меня, дорогой мой, небось, долго, а я вам отказал в разговоре. Неудобно как-то получается. А виноград еще кислый, - Максим Максимович обвел рукой живую виноградную стену и потолок кухни.
– Очень кислый, а на вид, ягоды спелые. Поздний сорт.

И только сейчас Николай обратил внимание на пышные листья кустарника с большими зелеными виноградными гроздьями.

– Да я больше о плохих людях пишу, Максим Максимович, о том, как их судят и наказывают.

– А-а, интересно, интересно, дорогой мой, - погладив свои седовласые усы и бородку дед.

– Максим Максимович, а как Вашего начальника цеха фамилия? Он жив?

– Мой, не знаю, а тот, который на фотографии, жив еще.

– А за что вы так его ненавидите?

– За сына, - прикусил губу дед, и опустил глаза.
– Это он виноват в смерти моего сына. Он - сволочь, и мастер его, да и Питбуль.

– Примите мои соболезнования.

– Соболезнования?
– подняв голову, Максим Максимович пристально посмотрел на Синцова.
– Это было семнадцать лет назад, дорогой мой. Сейчас бы мой Лешка был бы по возрасту, таким как вы, наверное. Сели бы здесь с ним и разговаривали бы. Он аппаратчиком был, пятого разряда. Когда он с персоли перешел на бромэтиловый цех, там все в упадке было. Проводка кругом оголена, в мастерской все оборудование на ладан дышит, что сверлильный станок, что розетки, что заточные станки. И мы, коммунисты, об этом начальнику цеха говорили. Мы ему на вид ставили на партийном собрании, что нужно все это в короткие сроки отремонтировать!

– На партсобрании, это круто!
– невольно ухмыльнулся Синцов.
– А куда рабочие смотрели? Что у них в цехе не было электрика, слесаря или просто умельца?

– Электрика не было по штату, подумав несколько секунд, ответил Столяров.
– А люди-то были. Так, они ему тоже говорили, начальнику своему. Мол, давай делай ремонт мастерской. И мастеру говорили! А им все не до этого было, работать нужно, мол, осторожнее!

– Говорили, Максим Максимович, наверное, после того, когда происшествие произошло, и Ваш сын погиб. Так? Вот, когда клюнет жареный петух, тогда все готовы кричать, "а мы, а мы", чтобы крайнего найти и кем-то прикрыться, и оставаться беленькими кошечками. Тогда и начальник виноват, и мастер! Все! Кроме рабочих. У них самих, что рук не было, что не могли заизолировать те же ручки на станках или убрать какие-то другие, имеющиеся там неполадки на станках. А розетки, неужели было трудно их отремонтировать своими руками? Максим Максимович?

– Да, как вы, дорогой мой, смеете со мной так разговаривать?
– ударив кулаком по столу, вскочил со скамейки старик.
– Да, кто вы такой?

– А что не так было?
– отодвинув подальше от себя тарелку с яблоками, Николай посмотрел на старика.

– Да, я, я, да я, - и дед, громко дыша, тут же ухватившись за грудь, стал оседать на скамейку.

Из дома выскочила пожилая, худощавая женщина и поднесла своему мужу таблетку.

Приняв валидол, Максим Максимович, через несколько минут стал ровнее дышать, одышка улеглась.

– Извините, Максим Максимович..., - прошептал Синцов.

– Уходите! Уходите отсюда, - маша рукой в сторону Синцова, громко, в приказном порядке, шептала женщина, - и больше сюда к нам никогда не приходите. Не уйдете, полицию вызову

А старик сидел и молчал, больше не поднимая глаз со своих сложенных ладоней.

– Послал бы его к легавому, - бубнила женщина, - он бы ему показал.

– Да не к легавому, Таня, а к питбулю, - не отпуская руку от сердца, покашливая, прохрипел дед.
– Что ты все путаешь?