Метель ей пела песенку:

– "Спи, ёлочка, бай-бай"!
– Мороз снежкои укутывал:

– "Смотри, не замерзай"!

Мать укутывала ёлочку "мешком", и мои предсталения о сохранении тепла для ёлочки не расходились с матушкиными: не снегом, в самом то деле, от мороза ёлочку укутывать! Снег-то холодный, проверено, кто станет снегом укутывать!?
– и представлял много-много елок укутанных мешками... Одеялом - понятно, мать укутывала, но чтобы снегом... Что-то не так в песне! Правильно пела мать, мороз "мешком", а не "снежком" укутывал ёлочку!
– отредактировав новогоднее песнопение - стал поминать мешок. Мать не поправляла.

В исполнении матери была и другая песня:

"Ёлочка, ёлочка как ты мила,

ты нам праздник в дом принесла!

Ты не сердись, что тебя разлучили,

с братьям-сестрами где ты росла!

Будем же, ёлочка, мы веселиться,

вокруг тебя бегать, играть и резвиться"!

Проклятая память: мелодию песни помню до сего дня...

– ... по этой причине и "положил глаз" на тебя двенадцать лет назад - пропел бес в правом ухе.

Верхом издевательства в новогодний вечер со стороны родителей был момент, когда на "сон грядущий" получил кусочек чего-то чёрного, доселе неизвестного аромата:

– Ешь. Шоколад. Очень полезен - кусочек чужого невиданного продукта был горьковат и сладок одновременно.

Следовало кусочек с отвращением и презрением выплюнуть в ведро для отправления естественных потребностей, что стояло в сенях? Выплюнуть шоколад мог и по ошибке: в первые мгновения чужой и незнакомый продукт ничем не проявил себя, до момента, пока не разогрелся во рту и не началась "реакция разложения": шоколад таял. Появилась обильная слюна, и всё было необыкновенно вкусным, доселе неизведанным и не чувствованным! Кусочек горького шоколада, окончившего существование в моём рту, но не во рту немецкого солдата - довершил мой путь "предательства родины"!

– Тётя "советская власть", сука ты драная, спросить хотелось бы: почему не ты познакомила малого с шоколадом, но враги? Почему проглядела и позволила родиться ещё одному врагу?

– Полегче, не особо-то расходись! Не "сука драная", а "редчайшая и необъяснимая форма государственной власти".

– В чём редкость углядел?

– Как это "в чём"? Хотя бы в том, что "советская власть" требовала от вас себя защищать, но вас ни от кого и не отчего не защищала... Поэтому и появлялись "скрытые" враги, сравнивающие вражеское с "родным"?

Может ли мальчик не полных восьми лет за кусок вражеского шоколада предать родину!? Может, и я это сделал!

А ты, "родина-мать-твою", куда смотрела!? Почему не предотвратила падение "сына своего"? Оно, конечно, "сыновей", вроде меня, проще убить, чем удерживать от падения в предательство. Тогдашний вражеский шоколад был равносилен нынешнему шприцу с героином.

И ты, тётя "власть трудящихся", сука не менее драная, чем другие, многое

просмотрела...

– Вижу "но": "советская власть" - одиночка, что-то безликое и невидимое, неосязаемое и сама по себе, а "власть трудящихся" - другое, двое их: "власть" и "трудящиеся". Поэтому послабь и не ласкай двух сразу, не справишься... Раздели эту пару, посмотри что к чему, остынь, и только потом...

– ... "засаживай" хотел сказать? Хорошо, но кто из двух блядей ограждал меня от всего мира!? С какой древней брехливой суки спрашивать?

Ничего не могу сказать о "преданности и любви к советской власти" тех, кто, как и я, побывал в оккупации, но любовью от меня "тётя советская власть" похвалиться не могла. Из солидарности с отцом? Но отец за житие не произнёс ни единого худого слова в адрес власти!? Не потому ли, что служил при архиерее и от юности отравлен верой "всякая власть - от бога"? Воспитан в кротости, честно работал на всех, получал гроши и не роптал? Или потому, что не знал слов благодарности?

– Бесяра, немецкий шоколад навсегда останется "вражеским", а "ленд-лиз" - "дружеским"? Менять родину на вражеский шоколад - позор? На горький, но страшно полезный детям, продукт?

Было, было: жрал шоколад, забывал обо всём и наслаждался! И паштет, и тушенку, и колбасу жрал! И страх был: "мало, мало всего! Кончится пищевое чудо - и что тогда? И галеты вражеские в прозрачной бумаге, кои, по слухам, выдавали только лётному составу Люфтваффе? И таинственная бутылка тёмного ароматного напитка, кою отец называл "шнапсом" но не давал приложиться и глотнуть::

– Мал ещё!
– аромат вражеского шнапса помню до сего дня.

– Вот она, глупость: как можно шнапс и салями называть "вражескими"?

– Та-а-к! Ублажение утробы продуктами страны, с коей идёт война фактом предательства не является?

– Ни в малейшей степени!

На пищевую благодать мать наложила "арест":

– Давайте продлим удовольствие. Сожрать и обделаться с непривычки - дело нехитрое... Слабы наши желудки для немецких харчей.

Сколько длилось удовольствие от вражеских продуктов? Совсем немного. Месяц? Может, и менее того. Сказать: "по мере убывания иноземных вкусностей - их место занимала своя печаль" - не могу: изначально было понятно, что на добытом отцом немецком добре долго не продержимся. Яства исчезали одно за другим: первыми ушли паштеты и плавленые сырки в станиоле, затем - колбаса, но первой исчезла память о "шоколаде для лётчиков". Дольше всех держались концентраты гороха, что были выращены когда-то на немецкой земле. Вражеское добро разбавлялось каждодневными и простыми продуктами "отечественных