— Сам виноват. Только и делал, что два часа пялился на проклятую хреновину, — недовольно буркнула японка, вызывая охрану. Когда двое мужчин явились и занялись пленным Объектом, Накамура поспешила удалиться.

До конца дня Кохина всё делала на автомате, стараясь обходить камеру Венимиры стороной. Многие, должно быть, замечали, какая она рассеянная, поскольку у неё часто спрашивали, в порядке ли она? А японке оставалось лишь кивать в ответ.

С Марго она увиделась, когда все остальные в комплексе уже давно уснули. Блондинка пришла очень поздно, и вид у неё был ещё более угрюмый, чем у самой Накамуры. Глаза у неё были на мокром месте.

— Что-то случилось? — спросила японка.

— Кохина… — француженка опустила взгляд в пол и вся зажалась, будто чего-то стесняясь. Всё это начало пугать Накамуру. — Я была у нашего надзирателя. Спорила очень долго, но на принятое решение повлиять не смогла…

— Какое ещё решение? — блондинка не отвечала, и у Кохины начали сдавать нервы. Она схватила любовницу за плечи и с силой встряхнула её. — Да объясни ты толком!

Марго часто захлопала ресницами, так посмотрев на японку, будто она только сейчас её заметила. Испугавшись, она затараторила:

— Пришёл приказ сверху, меня вербует отделение Организации в Германии! Посылают работать на одной из тамошних баз, неясно пока, насколько, но парой месяцев дело точно не ограничится! Отправляться в путь велят завтра же! Я не хочу уезжать, но моё мнение никого не волнует!

— Это… это… — обомлевшая учёная не находила слов.

— Ужасно!

— Прекрасно!

— Что?! — воскликнула поражённая Кьюри, но вместо того, чтобы ответить, Кохина обняла её так крепко, что блондина с трудом смогла дышать, и покрыла её лицо частыми поцелуями. Когда француженка снова попыталась вставить слово, Накамура накрыла её губы своими, подавив всякое желание сопротивляться.

Впереди их ждала бурная ночь, но когда они всё же заснули, Кохине снова приснился заоблачный город. На сей раз она была ближе к его центру, и здания показались ей ещё более величественными и чужими, будто воздвигли их не люди вовсе. Она сделала первые шаги по направлению к главной твердыне, но в тот же миг проснулась. До рассвета оставалось недолго, и Накамура предпочла провести оставшиеся часы в постели, держа мягкую грудь спящей любовницы в ладони и слушая её сердцебиение.

Позднее Кохина снова оказалась в одной комнате с Часовщиком, и снова он тратил время, с таким усердием и сосредоточением сверля шкатулку взглядом, словно открыть её можно было, лишь просверлив в ней дыру взглядом.

Накамуру, впрочем, мало заботили действия вора способностей. Она знала, каким будет конечный результат, и хотела потратить то время, что у неё осталось, на размышления. Ей предстояло принять ответственное решение, и она должна была всё как следует обдумать.

Учёная поневоле проводила параллель между Венимирой и Асурой. Оба они были наделены неоспоримой, огромной силой, и оба обладали весьма сомнительными моральными устоями. Так почему же Первому Объекту японка помогла, не раздумывая, при этом чуть не расставшись с жизнью, а для многоглазой не могла сделать того же?

В Асуре она видела нечто большее, чем простого монстра, одержимого смертью. Она видела возможности и нереализованный потенциал. Какие-то зачатки добра, которых было достаточно, чтобы подвигнуть S-01 на деяния, не столько ужасные, сколько великие. Он мог стать для Объектов спасением, а мог стать и погибелью. И то, и другое было возможно. Это Асура был её Богом, ключом к будущему их расы. А Венимира… Кем или чем бы ни было это создание, оно — призрак прошлого. И Накамура не чувствовала в нём ничего, кроме вселенского зла. Какую бы цель многоглазая тварь перед собой ни поставила, Кохина должна как минимум попытаться ей помешать.

В идеале ей бы избавиться от куба, прежде чем Часовщик успеет его открыть, но Накамура понимала, что это невозможно. Уничтожить его не получится, увезти с базы тоже. А уговорить вора способностей предать его новую Госпожу тем более не выйдет.

— Вот бы ты умер, — выпалила раздражённая японка.

Часовщик оторвался от своего занятия и удивлённо поглядел на неё. Затем искривился в медленно, холодной ухмылке, широко раскрыл рот, продемонстрировав укороченный язык и издал злорадный, гортанный гогот:

— Га-га-га-га-га!

В этот момент Часовщик напомнил Кохине самого настоящего гуся. Смеялся ли он, потому что не попросту не мог умереть и удовлетворить её желание, или же была какая-то другая причина? Кто знает. Часовщик уж точно был не в состоянии ответить на этот вопрос. Его смех и разинутая пасть пугали Накамуру и она уже готова была ударить безрукого Объекта током, но он, будто почувствовав это, внезапно затих.

Остаток своей небольшой сессии они провели в молчании. Часовщик как и вчера не открыл шкатулку, да и вообще не прикоснулся к ней, и учёная начала сомневаться в нём. Её безумно радовали эти сомнения.