Цыси значилась в этом списке и теперь, как и остальные девушки со всего Китая, направлялась в Запретный город.

Дождливым мартовским утром 1852 года двери пекинского дома наместника Хуэйчжэна распахнулись, и на порог шагнула благоухающая, как цветок, наряженная в лучшее свое платье Юй Ланьхуа. За ней, утирая слезы, семенила мать. Маленькая, хрупкая, рано постаревшая, она смотрела на свою старшую дочь глазами, полными страха и надежды.

Если их девочку возьмут во дворец, они никогда больше не увидятся. Но ведь это такая честь! Вдруг, если император ее отвергнет, девочке посчастливится стать женой великого князя?

Ланьхуа крепко держала над собой зонтик тонкими дрожащими пальцами и торопилась к ожидавшей ее повозке.

– Ланьхуа! – окликнула ее мать.

Красавица с досадой и жалостью обернулась. Наклонилась поцеловать мать в последний раз, и нежный лепесток выпорхнул из ее прически и закружился, медленно падая на землю.

Скорее, скорее во дворец. Ланьхуа трепетала от волнения, страха, счастья и предвкушения. Чувства путались, мешались, она ерзала на атласной подушке, то и дело сдвигая ярко-синюю занавеску, чтобы взглянуть на улицу. Плетеная повозка, напоминавшая сундук на двух деревянных колесах – в таких сидели прямо на коленях, подложив для мягкости подушку или циновку, – не спеша катила по узким улицам. Родители наняли эту колымагу специально, чтобы доставить дочь во дворец, и очень радовались, что поездку оплатит казна. На ухабах Ланьхуа подпрыгивала и больно ударялась плечами о стенки.

У въезда в Запретный город стоял уже не один десяток таких повозок. В каждой сидела претендентка на руку и сердце императора. Ланьхуа проверила, не помялось ли платье, легкой рукой коснулась замысловатой рогатой прически, и ее красные, безупречной формы губы дрогнули в улыбке.

Ланьхуа наверняка не была здесь самой красивой, зато ее отличало выдающееся самообладание. При весьма скромном росте, не больше полутора метров, она казалась значительно выше. Все дело было в осанке, туфлях и высокой прическе, но главное – в умении подать себя.

Сидела Ланьхуа всегда прямо и двигалась с достоинством, даже когда торопилась, а ведь туфли по тогдашней моде носили на высокой – выше десяти сантиметров – деревянной платформе. Природа одарила ее прекрасной кожей и тонкими руками. Вздернутый носик, жесткая верхняя губа, несколько великоватый, но красиво очерченный рот с подвижными красными губами, которые, раздвигаясь, демонстрировали ряд безупречных зубов. Улыбку ее можно было назвать очаровательной.

Самым же привлекательным на ее лице оставались живые выразительные глаза. Да, Ланьхуа знала свои слабые и сильные стороны и собиралась сделать все, чтобы произвести впечатление на императора. Она была красива, умна и уверена в себе, и все же она волновалась. Кто знает, что за вкус у императора? Вдруг он избалован, капризен или ему нравятся толстушки?

Повозки с претендентками все еще стояли на огромной площади под стеной, крытой черепицей желтого императорского цвета. По-прежнему шелестел унылый дождь, хотя некоторые капризные красавицы уже выглядывали из окошек и нетерпеливо спрашивали, долго ли еще ждать. Ланьхуа скромно помалкивала, тоскуя в ожидании и волнуясь, не помялось ли платье.

В этот великий день, когда императору суждено было выбрать спутницу жизни, всякая жизнь в этой части дворца прекратилась. Закрылись канцелярии, не работали склады и мастерские. Не доносились крики ослов, не звенели колокольчики на шеях верблюдов, не переругивались торговцы. Слышался только скрип повозок и голоса ожидающих своей участи красавиц.

Но вот наконец протрубили трубы, распахнулись ворота, и повозки в строго предписанной очередности стали продвигаться по священной земле императорского города. Ланьхуа жадно впитывала новые впечатления – усталость и оцепенение как рукой сняло.

Миновав поросшую кедрами и кипарисами гору Цзиншань, они въехали в широкие Полуденные ворота, увенчанные изящной двухъярусной крышей. Ничего более величественного Ланьхуа не доводилось видеть. Когда ее повозка, грохоча по каменным плитам мостовой, въезжала в ворота Запретного города, сердце Ланьхуа замерло. Три гулких удара, похожие на звон колокола в храме белых дьяволов, возвестили ей начало новой великой судьбы. А длинная нарядная вереница уже двигалась дальше мимо башни Пяти фениксов, которую зовут еще башней Барабанов. В дни торжественных выходов императора на ней положено было бить в исполинский барабан.

Будущие наложницы гарема остановились у той части дворца, где им предстояло провести эту ночь. Раздалась перекличка возниц, зафыркали усталые кони. С наступлением темноты у каждой повозки зажглись светильники в круглых бумажных абажурах, круги света подрагивали всюду на занавесях и мостовых. Участницам императорских смотрин предстояло провести ночь взаперти, сидя с поджатыми коленями на жестких подстилках, и дожидаться рассвета. Потом они под присмотром евнухов проследуют в зал, где им предстоит встреча с императором.

Они расположатся перед его величеством в несколько рядов, причем на этот раз их освободят от выполнения обязательного ритуала коутоу – опуститься на колени и замереть, касаясь лбом пола. Император должен их рассмотреть в полный рост.

А после тех из них, на кого он обратит свой взор, ждет унизительная процедура осмотра. У избранницы монарха не может быть ни единого изъяна. Бедняжек разденут и проверят даже запах изо рта и под мышками. Осмотрят зубы, уши, пальцы, ногти, ничего не упустят. И, разумеется, все они должны быть девственницами. Выбором будущей императрицы руководила мать наследника. От ее воли и вкуса зависело счастье сотни красавиц, скучающих сейчас у ворот Запретного города.