Политическая власть буржуазии на всем Северо-Западе от Аллеган до Тихого океана, если употребить известное выражение Ф. Энгельса, была "незначительной, почти незаметной". Вот почему конфликты, которые возникали между фермерами и представителями восточной буржуазии, занимавшимися земельными спекуляциями на Западе, решались силой местной власти, совпадавшей с властью всех поселенцев.

"Нет никакого сомнения в том, что поселенцы создали иной закон, — пишет Б. Гиббард. — Но если вспомнить, что они находились часто на расстоянии многих миль даже от административного центра территории, вне досягаемости регулярных судов и в значительной степени вне сферы действия органов государственной власти, то вряд ли их можно упрекать в том, что их поступки были несправедливы и не освящены законом. Закон скваттеров, как показали последующие события, был не хуже вашингтонского. Более того, закон скваттеров отвечал местным условиям, в то время как федеральный закон часто был в этом отношении неудачен". Государство очень часто оказывалось неспособным гарантировать интересы буржуазии, занимавшейся спекуляциями на Западе, то есть было не способно выполнять в районах, столь отдаленных от административных центров, роль комитета по заведованию делами буржуазии. Земельный спекулянт оказался "беззащитным" на периферии перед организованным скваттерством, воля которого часто была здесь настолько неоспоримей, настолько весомей и ощутимей воли разрозненных буржуа, что всякое сопротивление было бессмысленным.

Мелкобуржуазная диктатура скваттеров с помощью ассоциаций по заявкам и судов Линча осуществляла насилие большинства над меньшинством или, если употребить выражение уже упоминавшегося де Токвиля, "тиранию большинства".

В течение пятнадцати лет, начиная с 1862 года, на территории Иллинойса, Айовы и Миссури тайно действовала огромная разветвленная организация — ассоциация против конокрадства. Американский историк прошлого столетия Губерт Банкрофт автор многочисленных трудов по истории тихоокеанских штатов — заметил, что "ассоциация, если это не вызывалось очевидной потребностью, не ставила своей целью спорить с законом, но она и не выказывала особенно большого уважения к институтам, не выполнявшим целей, ради которых они были созданы". Распространившись на территории Канзаса и Небраски, эта организация превратилась в огромную силу с местными отделениями и ежегодными собраниями, а также со всеми необходимыми атрибутами для обнаружения и ликвидации преступлений, не только конокрадства, но и всех видов грабежа и убийства. Организация насчитывала восемь тысяч человек.

Следующий эпизод казни в Канзасе, описанный неким Фицем Ладлоу, дает наглядную картину фермерского самосуда. Фиц Ладлоу наблюдал быт западной вольницы собственными глазами. Сцена, виденная им в штате Канзас, вызывает в нем противоречивые чувства и потребность в осмыслении народного самоуправства в духе демократической обыденной философии:

"Атчисон — небольшой, но очень оживленный городок. Едва наша нога ступила на паромную пристань, где начиналась уже территория Канзаса, как мы были приглашены на казнь. Линч — главный судья — должен был в то утро судить двух обитателей лесной глуши. Его суд — самый беспристрастный, и, чтобы не было обиженных, он никого не оправдывает.

Обвиняемых было двое. Первый — человек примерно пятидесяти пяти лет, седовласый, — личность, которая на более развитой ступени общества могла бы удачно спекулировать на бирже, надувать друзей и, прикрываясь респектабельной внешностью, даже не вызывать низких сплетен. Вторым был молодой человек с невозмутимым лицом. Его высоко оценили бы на Уолл-стрите как пользующегося доверием клерка на услужении у первого. Ни тот, ни другой не отвечали общему представлению о преступнике. Вероятно, оба они были ничем не хуже пятидесяти человек, требовавших их смерти.

Я говорю это не потому, что осуждаю суд фронтира, а потому, что почти в каждом случае он сопровождается звериным исступлением или капризом толпы. В новых районах неукротимые пионеры, строящие основы цивилизации, слишком заняты борьбой с природой, чтобы останавливаться на вопросах государственного управления. А государство, пока люди остаются эгоистами, не способно навести порядок в себе самом. В то время как рабочий люд валит деревья, прокладывает дороги и строит хижины, проходимцы и бездельники получают доступ к политической власти. Уже давно судья занимается только тем, что запугивает честных людей и оправдывает преступников. Жетон шерифа превратился в указатель убежища для грабителей и убийц. Присяжные и злодеи перемигиваются во время суда. А тут еще и губернатор норовит своим прощением протолкнуть знаменитого преступника сквозь дыру в решете правосудия, в котором он случайно застрял. Члены законодательных собраний издают законы с хитроумной игрой слов, предусмотренной на тот день, когда они могут им пригодиться. В подобных случаях, если честные люди обнаруживают их, суд Линча является практически единственным переходом к настоящему государственному управлению. При абстрактном рассмотрении суд Линча — вещь страшная и ужасная, тем не менее в обстоятельствах конкретных он незаменим.

Возможно, он не может действовать иначе чем с помощью неистовствующей толпы, хотя именно это производит наиболее ужасное впечатление на непосвященного.

Около двух тысяч людей собралось в овраге, который образовал глубокий вырез в равнине, открывавшейся за местечком вокруг одинокого дерева. Под ним стоял роковой фургон. Господи, не позволяй многоликим чудовищам, вроде этого, присутствовать при смерти человека, вина которого не доказана дважды! В данном случае не было даже попытки ее классифицировать. Всадники с всклокоченными бородами наезжали на снующих рядом мужчин, детвору и, стыдно даже сказать, женщин. Здесь и там стояли фургоны с нераспряженными лошадьми. Сюда съезжались целыми семьями из отдаленных ранчо, как будто это была не казнь, а праздник. Приехавшие на фургонах были предметом всеобщей зависти, поскольку наблюдать за происходящим им было не только лучше, но и удобнее. Поэтому свое седло в подобных случаях — источник какого-то эгоистического удовлетворения. Неумолимое правосудие и семейное счастье мирно уживались в кругу небольшой семьи, члены которой, рассевшись, взрослые на фургонах, дети на коленях и грудные младенцы на руках у матерей, перебрасывались мрачноватыми шутками в ожидании начала страшной мелодрамы.

Суд был непродолжительным. Показания говорили о том, что обвиняемые вошли на ранчо старого фермера, жившего на безлюдной местности, милях в двадцати от Атчисона. Несколькими ударами рукоятки револьвера они лишили его чувств, опрокинули кресло, в котором сидела его жена, и несколько раз вздернули на веревке двенадцатилетнего ребенка, пока тот не согласился, чтобы спастись от петли, показать тайник с деньгами. Взяв деньги — их было около сорока долларов, а также всех лошадей, стоявших в загоне, они вернулись в Миссури, превратили лошадей в наличные и, не сделав ни малейшей попытки обезопасить себя, стали заниматься спекуляцией. Через три дня после преступления они попали в руки к Линчу.

После того как эти факты были оглашены, братия получила возможность сделать свои замечания. Человек, сидевший верхом на лошади и выделявшийся на общем фоне более утонченной внешностью и лучшей одеждой, привлек внимание толпы речью, в которой чувствовалась спокойная сдержанная сила. Он сказал, что, если поселенец не будет уверен, что на его убийц не обрушится неминуемая и немедленная кара, он будет беззащитным в своей одинокой хижине. Люди, слушавшие его, одобрительно говорили: "Правильно! Вот именно! Я поддерживаю!" Когда выступавший кончил, он предложил голосовать за то, чтобы немедленно казнить "бродяг". После него выступали другие. Они говорили хуже, но речь их сводилась к тому же. Наконец, толпа решила повесить без промедления более молодого из двух преступников и дать двухдневную отсрочку другому. Возможно, я несправедлив к обществу, которое только зарождается, но эта отсрочка, как мне показалось, была дана скорее из желания бережливее расходовать удовольствия, чем из милосердия или для исповеди. В самом деле, один из них сказал: "Если бы мы повесили в четверг сразу двух, нам некого было бы вешать в субботу".