Они не для того сюда пришли.

Хозяйка этих вещей - пока хозяйка - не сказала бы ничего против, наверное. Она и сама сидела так: перебирая чужие вещи, отбирая нужное для будущих похорон. А то, что она пока жива, так это как разрешение... Сегодняшнюю ночь больной не пережить.

Вещи нужны общине. Такой здесь закон - жестокий, но признанный всеми. С собой к богам человек может унести только то, что оговорил заранее. Или то, что отберут для похорон его друзья. Все остальное пойдет тем, кому нужно...

А Ринка, певунья и мастерица Ринка, завещания не оставляла. Она никогда не болела, она не думала, что заболеет...

Старшая девочка вытерла слезы.

– Платье.

– Такое красивое...

– Платье, - голос был чужим и хриплым.
– И этот шарфик. Нам тут красоваться незачем, а Ринка... пусть уйдет к богам красивой. Она заслужила...

Выбранный наряд лег на стол. Старшая девушка осмотрела хижину: постель, откуда слышится хриплый клекот больного дыхания, еще две пустых, убогий стол, обмывочная лохань, спрятанная от взгляда больной за дверью... И невыносимый, тоскливый вой ветра за крохотным окошком...

– ииите...

– Что это?

Непонятный звук вплелся в вой за окном, влетел в щели под дверью...

– ииииите!

– Кто-то кричит!

– Снаружи? В бурю?! Не может...

– Выходиииииииииииииииииите!
– тут же послышалось за дверью.
– Помощь! Пришла помощь!

Глава 34

– Что?

– Выходите! Все выходите!

– Рехнулся? Ветер же! Прям как дубинкой бьет.

– Они пришлииииииииииииииии!

– Кто?

– Новичков доставили? Не время же...

– Нет.

– Выходите! Ребята, выходите!

– Нет новичков...

– Это не те...

– Все они одинакие. Твари.

– Нет... это совсем не те... Ты посмотри, Дарик! Ты как следует на них посмотри!

– Это... это же...

– Все выходите!
– голос Митаса, самого юного из жителей поселка, дрогнул и сорвался.
– Они пришли, слышите? Они все-таки пришли...

Поверить в это было трудно. Пережить крушение надежд и будущего, месяц за месяцем выживать в холодном соленом аду, перетерпеть столько потерь, столько боли и отчаяния! Смириться, наконец, с тем, что будущего больше нет, что все, что у тебя осталось - те несколько недель, месяцев или лет, пока холод, отравленный солью воздух или какая-нибудь хворь не дотянутся цепкими лапами и не загонят на кладбище.

На встречу с богами.

Хотя в этом маленьком поселке с большим кладбищем в богов давно уже никто не верил.

И в помощь и доброту со стороны - тоже. Почти.

Но сейчас-то, сейчас...

Они шли с восточного края поселка, и ветер дул им в спину, кружа в стылом воздухе пыль и песок пополам с горькой солью. И было их не пятеро, а куда больше, и разномастные теплые одежки ничуть не походили на прекрасные "покровы". И лица были у них самые обычные, без того сияющего ореола, про который вещали молитвословы. Но мальчишкам и девчонкам полумертвого поселка нежданные гости показались только что шагнувшими с небес! И грязноватая соль казалась сияющей оболочкой, и лица с одинаково-потрясенным выражением - самыми прекрасными в мире!

Они все-таки пришли.

Девчонка все же добралась, и они пришли...

И, кажется, не собираются просто развернуться и уйти...

Неужели их заберут отсюда? Неужели выжившие ребята еще увидят что-то, кроме серого камня и желто-бурых туч, перегоняемых с места на место злобно-неугомонным ветром? Неужели будет еще что-то, кроме сухих лепешек и порции вечно пересоленной каши? Неужели можно будет потрогать зеленые листья, вдохнуть аромат распустившегося цветка?

Неужели...

Поселок встал на дыбы. Распахивались окна. Появлялись и в шоке застывали на пороге тощие фигурки в буроватом бесформенном тряпье. Нерешительно тявкнула собачка, которую одна девчушка из последнего набора новичков ухитрилась притащить с собой и каким-то чудом выкормить, деля с ней свою порцию... Заворочалась на постели в полубреду больная Ринка. Зажала рукой рот, чтобы не вскрикнуть, ее подруга, так и сжимавшая в руке выбранное для похорон платье. Обессилено привалился к стене Тари, самый старый в этом поселке - ему уже было двадцать четыре. В этом солено-ледяном кошмаре он продержался семь лет. И сейчас, в этот момент, он почему-то больше всего был рад тому, что тряпка, замотавшая его лицо по самые глаза, скрывает мокрые щеки. Здесь только девочки могут позволить себе плакать, девочки и новички (сколько он в свое время утешил таких мальчиков и девочек... и у скольких постелей потом стоял, не в силах помочь, и скольких похоронил). Ему нельзя.