Шрифт:
Глава 2.
Да что за?!...
– Веррни ррррубли, воррюга!
– Шарромыжник!
– Хмыррь!
– Украл у старрррушек, уголовный элемент! Укррррал!
М-м-м... карканье доставало невыносимо, и я попытался отвернуться, не смотреть, не слушать. А вот и пролет - с другой стороны тоже сидели точно такие же бабки. Откуда они здесь взялись, в таком-то количестве? Штук двести, не меньше. Старухи пестрой стаей облепили скалы у дороги, махали рукавами самовязаных вытертых кофт по моде прошлого столетия, сверкали стеклами дешевых очков и глаз с меня не сводили. И орали, орали, орали - так что уши закладывало и раскалывалась голова.
– Сррок тебе светит, фарррмазон!
– вопила одна, особо активная.
– Срроок! Срррок! Тррри года! Кто мне банки рррразбил?
– Статья сто пятьдесят девятая!
– тут же поддакнула вторая.
Третья, видно, самая продвинутая в уголовном кодексе, выдала подруженькам справку:
– Два года полагается! И штрррраф!
– И дррракон! Дррракон!
– дополнила четвертая.
– Какой дракон?
– не выдерживаю я. Это невыносимо...
– Кыш...
Стая загалдела еще громче.
– Штрррраф! И в арррмию!
– Загребут тебя! И сррок! Неудачник!
– Неудачник!
– злорадно клохчет стая.
– Неудачник!
– Кыш...
– я снова пытаюсь отвернуться, голова уже не раскалывается, а отваливается, и перед глазами все плывет, как будто снова словил солнечный удар. Жарко. Больно.
– Кыш...
– Максим, успокойся, - что-то прохладное касается моей руки.
– Тише. Тише...
Знакомый голос заставляет крикливую стаю отодвинуться и потускнеть, но ненадолго. В следующую секунду морщинистое лицо оказывается совсем близко:
– Жар у него, похоже.
– Жар - это температура?
– в старушечьей стае, кажется, завелся птенец - новый голосок звонкий и тонкий.
– Мы будем его лекарством кормить, да? А можно я ему компресс на голову положу?
Нет. Не надо! Мне страшно представить, что к моей голове кто-то прикоснется.
– Кыш...
– как их отогнать? Голоса совсем не слышно.
– Кыш...
– Кого он гоняет?
– Неважно. Голову ему приподнимите...
Что-то льется в рот, прохладное, чуть горьковатое, и птичья стая наконец пропадает. Вместе с птенцами, компрессами и драконами. И злобными выкриками...
Остается только прохлада на лбу.
Все.
Сначала это была просто серость - такая, полосочку. Я тупо таращился на нее, не понимая, почему над моим лицом завис пешеходный переход. Если меня сбили, значит, я должен на нем лежать... или стоять? Нет, лежать. Слабость, и ноги болят... сбили? Тогда почему я вишу в полутора метрах над землей? И где скорая?
Но скорая все не торопилась, а "зебра" на второй взгляд смотрелась довольно странно. Не белая с серыми, а серая с тоненькими черными полочками... Может, это не переход, а решетка? Обезьянник? А тогда что сверху? Видно плохо... только слышно. Какое-то журчание.
Медленно-медленно в мою больную голову вползло понимание, что я просто лежу на спине на чем-то жестком. Серое в полоску - это потолок. Просто он из бревен, как деревенской хате, я такое только в телевизоре и видел, вот и не узнал. Пахнет какой-то травой и супом. И рядом не журчат, а разговаривают...
– ...А это была Шемаханская царица, и эта царица всех девушек переловила и посадила, - оживленно излагал детский голос.
– Куда?
– заинтересованно переспросил второй. Я скривился: голос был "пенсионерский". Не люблю старух. И еще слышалось тихое, еле слышное постукивание... странное такое...
– В подвал, на переработку, - тут же отозвался первый.
– Там еще эти сидели, которые из "Шрека": Белоснежка, Красавица-в-коме...
– Кто-кто? Ты уверена, что правильно запомнила?
– А че? Ну... ну, может, ее как-то по-другому звали, но это неважно, она все равно второстепенная, только в обмороки и падает, ничего больше не делает. Вот. Значит, сидят они, сидят, плачут, и вдруг буммм! Это Змей Горыныч все начал взрывать, и подвал тоже... А потом прилетел на ослике Губка Боб и как закричит: "О боже, они убили Кенни!"
– Кого?
– А, это один такой... его все время убивают, так прикольней. И тут богатыри - у них такие дубины тяжеленные, знаешь, папа говорит, что они палицы называются. Ну это ж смешно. Палец - он же маленький, а дубины во какие! Он ошибается, да?