И потом, как обычно, в конце своих проповедей, Просто Боб добавил:

— И помни…

Он вздернул брови, дав понять, что ждет от меня окончания реплики.

— Я – это то, что у меня есть, — сказала я.

— Точно.

Если оглянуться назад, все это выглядело жутковато, но это было именно то, что мне тогда было нужно. Он отпустил мое плечо, и я сошла с поезда в леденящий чикагский ветер на станции Стейт-стрит с необычным ощущением того, что моя жизнь уже не будет прежней.

И это были не те маленькие болезненные перемены.

С тех пор, как я повстречала Просто Боба, стала искать его на Коричневой ветке каждое утро, даже, если из-за смены маршрута все оканчивалось опозданием на работу. Это началось ровно через неделю после смерти Роуз, как раз тогда, когда я почувствовала себя по-настоящему, полностью одинокой. Роуз была подругой детства моей матери, и растила меня с тех самых пор, как маму унес рак груди — мне тогда было восемь. Я родилась, когда моей маме было сорок, и она уже почти отчаялась забеременеть, но тут встретила моего отца. К несчастью, он не остался с ней. Я никогда его не видела.

Моя мама была удивительной. Она считала меня чудом, безумно меня любила и старалась дать мне все то, в чем я нуждалась. В то же время она учила меня мыслить самостоятельно. До самой своей болезни мама казалась мне образцом рассудительности – такой уж у нее был характер, и я до сих пор помню ее слова: «Ты – красивая девочка, Кейт, но никогда не полагайся на свою внешность». Она могла коснуться пальцем моего виска и сказать: «Подумай-ка над всем этим».

Я помню ее ласковой, но жесткой, как будто мама пыталась меня подготовить к сложностям жизни. У меня всегда было ощущение того, что мама недолго со мной пробудет, так и вышло, но, в конце концов, у меня оставалась Роуз… до недавнего времени. Она умерла от инфекции после простой операции по удалению желчного камня. Я не могла понять, как Бог мог одного за другим забирать тех, кто заботился обо мне. Но потом я поняла: На самом деле никто обо мне не заботится, и неважно, сколько людей вокруг. Я – это то, что у меня есть. Эти слова стали моей мантрой.

Напевая их, я вошла в фойе «Чикаго Крайер», известной городской газеты и блога. Здесь я работала в последние пять лет. Писала статьи для специальной рубрики на разные темы: о вреде транс-жиров, о том, что круче – йога или пилатес, или о том, где отыскать хорошее дорогое вино. Никогда не получала серьезного задания. Джерри, редактор, любил меня, но после смерти Роуз я выдавала только средненькие статейки и работала без должного энтузиазма. Я не ожидала какого-то повышения в газете – моя жизнь катилась к чертям, и, если честно, я не заслуживала этого. Но почему-то сегодня, когда вошла в дверь, увидела что-то странное. Образ меня самой, сидящей за компьютером, пишущей с жаром и страстью – что-то, чего не делала уже долгие восемь месяцев.

Поднявшись на свой этаж, я обнаружила возле своей секции Бет. Это была высокая жутковатого вида женщина с пепельно-русым цветом волос. У Бет большое сердце и настоящий писательский талант. Она всегда одевается как подросток – баскетбольные шорты, майка и «сникерсы», но это все неважно, так как Бет самая крутая среди авторов издания, и свое звание она на сто процентов заслужила. Ей достаются самые сложные задания, и она вкладывает сердце и душу в каждое свое слово. Я ей восхищаюсь.

— Привет, детка.

— Привет, Бет, как прошли выходные?

— Отлично. Я настучала десять тысяч слов.

Конечно, так и было. Ну почему я не могу быть хоть чуточку похожа на нее?

— Что это? – Я указала на стопку бумаг на своем столе. На обложке было напечатано только имя: Р. Дж. Лоусон.

— Джерри отдает эту историю тебе, - сказала она.

Сначала я не поняла, что это значит, но потом вспомнила, что слышала, как он однажды разглагольствовал по поводу его персоны. Джерри был просто одержим статьей о нем. Я об этом человеке ничего не знала.

— Мне? Но, ради Бога, почему мне?

Бет улыбнулась своей всезнающей улыбкой.

— Не знаю, но он совсем скоро будет здесь и поговорит с тобой об этом. Блин, я б хотела эту историю, Кейт. Никому не удавалось взять у него интервью с тех самых пор, как он перестал жить публичной жизнью. Я рада, что это досталось тебе – и тебе это нужно.

Я посмотрела на нее, и после нескольких секунд молчания промямлила:

— Да, я знаю… правила игры меняются.

— Так и есть, сестренка.