Конечно, в самой тройственности имени может таиться и известная опасность. Перспектива разделения. Но в ней - не некроманты виновны. А внутренняя сложность опыта Лулу Марципарины Бианки как чем-то подобного Чичеро разноприродного существа.

* * *

Кто знает, в чём состояла интрига, в которой цанцкие некроманты наделись использовать девочку, похищенную из гнезда дракона? В том ли, чтобы во славу Владыки смести с поста Цанцкого воеводы Умбриэдя Цилиндрона - как это и случилось добрых тридцать лет спустя? Или же, наоборот, она требовалась самому Цилиндрону, а задача состояла как раз в удержании власти?

Спросить некого. Одно несомненно, толком использовать её так и не удосужились, а может, и пожалели. Странная для некроманта жалостливость в отношении Лулу исходила от Гны, и если в детстве воспринималась как должное, то по мере взросления всё более удивляла, предрасполагала к мыслям: а что, если официальная версия лжёт? Что, если её отец - всё-таки Гны, а не Умбриэль Цилиндрон?

Последнему до 'дочери' в обычные дни и дела-то не было. Только в праздничные, когда протокол требовал её официального присутствия. Да и тогда - Марципарину эмоциональная холодность вознесённого над головами Умбриэля заставляла крепко задуматься. К чему эти спектакли на тему важности родственных чувств? К чему приуроченные к дням её рождения симпозиумы с угощениями? К чему, если она сама Цилиндрону неинтересна?

На торжественные симпозиумы имени себя Лулу приходила с книгой. Знала, что всегда представится возможность уединиться у облюбованного ею фонтана в дальней оконечности Зеркального зала. Пару мгновений займёт формальность открытия симпозиума - и дальше делай, что хочешь. Никто не подойдёт, не помешает. Да и просто не подойдёт.

Когда Лулу Марципарина стала вырастать из девочки в девушку, в ней начали пробуждаться мощные энергии драконической стихии. Умбриэль Цилиндрон этого пробуждения вовсе не заметил, а вот Гны был начеку. Как только Лулу принялась влюбляться в своих воспитателей, некромейстер стал их быстрее тасовать. Только девушка почувствует, что кто-то из них симпатичен ей настолько, что без него она жить не может - а хитромудрый Гны тотчас удалит именно этого мертвеца. Пройдёт час-полтора мучительных страстей - и удивлённая воспитанница вдруг заметит: а жить-то можно! И не так ей важен оперативно убранный предмет воздыхания - подумаешь, свет в оконце...

Дикие желания нежданно захлёстывали Марципарину - и с той же внезапностью отступали. Нахлынет - отхлынет. Накатит - откатит. Заштормит - обернётся апатическим штилем. Вознесёт - укачает.

Странно, что все неожиданные для неё самой чувства Лулу некромейстер Гны успевал предугадывать. Видно, в тонкостях изучил её драконически восприимчивую натуру. Но какая же злоба обуревала воспитанницу всякий раз, когда к зарождению её нового чувства Гны оказывался готов. И снова переиграл... И опять... И теперь...

В ослеплении от яркости собственных чувств Марципарина всякий раз идеализировала сменный предмет своих обожаний. Она и думать не могла, что перепуганные чрезмерностью её внимания некроманты сами спешат доложить главе цанцкой гильдии о назревающей проблеме. Нет, ей казалось, что некромейстер вездесущ и всевидящ. И потом, когда сильный гнев испарялся, на его месте обнаруживалось нежное дочернее чувство. Не к напыщенному индюку Цилиндрону, а к тому, кто чутко реагирует на все замысловатые движения души воспитанницы.

Хотя... Была ли в них тогда замысловатость? Быть может - лишь напор и бешеный ритм страстей. Вызывающий тревогу внимательного Гны. Страшный для воспитателей-некромантов. Опасный для мёртвых воздыхателей из города Цанц, которые явились чуть позже, но не знали, с чем играют. Загнавший в сундук даже перепуганного рыцаря Чичеро.

* * *

Воздыхатели, правда, издевательски непостоянные, у Марципарины появились годам к двадцати двум - в том возрасте не девушки, а молодой женщины, когда наигравшаяся с юными своими жизнями цанцкая молодёжь уже готовится переходить в посмертие. Мол, перебесились - пора и честь знать. Остепениться, выйти в уважаемые мертвецы, а для того - заняться каким-нибудь делом. А, как известно, жизнь - серьёзному делу помеха.

Наблюдая, как на глазах мертвеет её окружение, Марципарина не могла взять в толк: а её-то почему не трогают некроманты-учителя, ни к чему не готовят? Даже обидно. Может, она сама должна о чём-то их попросить?

Но даже когда ей случалось завести разговор об обряде перехода, некроманты тотчас уходили от ответа. С ловкостью, говорившей о долгой тренировке заранее. Её что, решили оставить в живых? За какие такие проступки?

Позднее, уже с появлением в Цанце Эрнестины Кэнэкты, перед молодой дочерью Умбриэля Цилиндрона был исподволь раскрыт верный ответ - о том, что бродящие в ней мощные энергии - драконьего свойства, каковое исключает проведение в её отношении всяких там некромантских обрядов. Но в течение ряда лет, пока яральская разведчица до закрытого города Цанца ещё не добралась - о чём могла думать Марципарина? Она недостойна посмертия. Она всех хуже. Официальный отец Умбриэль Цилиндрон очень ею недоволен.

Страдая от собственной неполноценности, Марципарина с удвоенным пылом откликалась на понятное стремление мёртвых аристократических сынков Цанца завести с нею отношения. Большинство из них она непроизвольно отталкивала сразу же - этим самым удвоенным пылом. Тех же, кого при первой встрече её пыл недостаточно пугал, о чём-то важном просвещали родственники - и молодые люди ретировались уже со второй встречи.

Некоторых же - самых родовитых и упрямых - отваживал сам Цилиндрон, снисходя для таких разговоров со своего высоченного стула. Надо сказать, характер официального 'отца' Марципарины был таков, что сам процесс отваживания был для него особенно вдохновителен.