Эдвард набросился на меня, будто рядом не было людей, которые увидят его невероятную скорость, как будто на нас вообще никто не смотрел, будто во всей вселенной были только мы вдвоем и время, которое настало для нашего поцелуя. Его старомодная сдержанность испарилась после заключения брака, и меня можно было безопасно целовать; а я ухватилась за него с такой силой, что чуть не проделала в нем дырки — но он не возражал, лишь обнял меня еще крепче…

…Эмметт. Ну конечно, как же Эмметту не присвистнуть. Эдвард и я оторвались друг от друга с низким рычанием, слишком тихим, чтобы его мог услышать священник. Человек смотрел на нас снисходительно, как будто ему совсем не впервой было видеть что-то подобное. Но он и понятия о таком не имел. Любой человек бы взорвался, если б мог чувствовать то же самое. Эдвард тоже выглядел так, будто вот-вот взорвется, настолько его распирало удовлетворение и чувство победы. Я и сама чуть не лопалась от распиравших меня чувств. Я любила его, будучи человеком, если, конечно, человеческая “любовь” заслуживает этого слова, но совсем не так. Ни одно сердце, у которого и так полно дел с перекачиванием крови, не справится с такой нагрузкой.

Я снова его поцеловала; я не могла устоять, а он даже не пытался.

В конце концов нам пришлось снова прерваться, и встать так, как велел фотограф. Мы сделали фотографии со всеми возможными сочетаниями. Я и Эдвард; я и все подружки невесты; Эдвард и все друзья жениха; я и Элис вместе с Эдвардом и без него (для тех, кому отправится только частично правдивая информация); все присутствующие на свадьбе; все остальные попарно.

Священник и фотограф приехали по отдельности, на собственных машинах. Они попрощались с нами и разъехались каждый в свою сторону. Фотограф обещал нам прислать все фотографии, как и было условлено, и в бумажном, и в цифровом виде. (Эдвард перевел мне их слова, нагнувшись, чтобы прошептать их мне на ухо, и не дождавшись окончания его фразы, я развернулась в его объятиях и снова его поцеловала.)

Когда они уехали, в обозримом пространстве больше не осталось ни одного человека. Я мягко вынула контактные линзы из глаз и бросила их на землю, затем снова повернулась к своему мужу.

— Потанцуй со мной, — прошептала я Эдварду, и тогда мы закружились по степи, полные изящества, безупречно следуя ритму, синхронно поворачиваясь, как фигурки на музыкальной шкатулке.

У нас с ним были две почти идеальных недели, пока не разразилась катастрофа.

*

Для нашего медового месяца Эсме одолжила нам частный остров у побережья Бразилии. Его подарил ей Карлайл, но большую часть времени остров пустовал. Небольшой самолет, который Эдвард арендовал, чтобы он доставил нас на Украину и обратно, нельзя было использовать для беспосадочного полета над Атлантическим океаном, а я не хотела провести ночной перелет в самолете, полном пассажиров-людей. Мы могли бы доплыть до него, но это заняло бы много времени.

Так что Эдвард купил себе билет на самолет, а я поехала в его багаже. Он нервничал по поводу нашего плана, ему казалось, что у меня должны были остаться негативные ассоциации, связанные с полетом в грузовом отсеке, но на самом деле, это были совершенно разные ситуации. Я была в гигантском чемодане, с книгами для чтения (я вполне хорошо могла читать в темноте), мне не нужны были ни еда, ни вода, ни сон, ни свежий воздух. Я была недостаточно мягкой, чтобы меня смутили вещи подо мной, или вес, давящий сверху, и у меня не было судорог из-за неудобной позы. Самое главное, что меня не держало в плену существо, сила которого во много раз превышает мою и которое увозило меня в Италию вне зависимости от моего желания.

Чемодан, разумеется, досматривали при каждой пересадке; конечно же, на меня реагировали все просвечивающие устройства — но мы заранее были к этому готовы. Я была абсолютно неподвижна, не дышала, глаза были закрыты, и вокруг запястья у меня была этикетка с надписью (на норвежском, английском и португальском): “Без названия: смешанная техника. 2004. Неизвестный скульптор”. Я чувствовала на себе горячие, влажные руки, пока они нащупывали этикетку. Я слышала, как они снова застегивали чемодан. Однажды, когда мы были на пересадке в Штатах, я услышала смущенное бормотание о том, как же можно такую прекрасную статую перевозить без специальной упаковки, в обычном чемодане, в котором еще и набор каких-то учебников по разным языкам и коробка с контактными линзами. Я не думаю, что это любопытство зашло бы куда-нибудь далеко. Скорее всего, я была не самым странным перевозимым объектом даже в этом месяце.

Эдвард снял меня и остальные сумки с багажной дорожки в Рио-де-Жанейро, а я в чемодане надела контактные линзы. Я, наконец, выбралась наружу, когда Эдвард арендовал машину и загрузил остальные чемоданы в кузов; он освободил меня в тот же момент, как мы избавились от посторонних взглядов, и я расположилась в пассажирском кресле. Эдвард сразу же поцеловал меня, что было встречено с большим одобрением.

В конце концов мы вспомнили, что куда-то направлялись и поехали на пристань. Эдвард нашел место, где можно было спрятать машину на неопределенное время, мы взяли вещи и взошли на новую белую лодку, выделявшуюся среди других, более старых. Я не знала, как управлять ею, но наблюдая как ловко с этим управляется Эдвард, понемногу начала понимать, что, предположительно, он делает, выделяя его действия и реакцию лодки на них.

Дорога заняла менее часа. Солнце взошло, когда огни Рио уже почти нельзя было различить, так что никто не мог увидеть нас. Я предавалась праздности на борту, просто наблюдая как сияет моя кожа.

Остров Эсме показался в зоне видимости. Это был крошечный остров, с пляжем на одной стороне и раскачивающимися пальмами с другой. Наша лодка причалила к деревянному причалу, Эдвард привязал ее к нему. Он вытащил наши сумки на причал, а потом подхватил меня на руки.

— Это остров Эсме, а не наш, — отметила я, — тебе не нужно переносить меня через этот порог.

— Просто хочу быть последовательным, — галантно сказал Эдвард, перенеся мой вес на одну руку и подхватив чемоданы другой. Я пожала плечами и не стала возражать далее, пока он нес меня оставшуюся часть пути до дома на острове.

Это был большой светлый дом, весь из стекла и украшенный белыми коврами, что выдавало архитектурный вкус Эсме. Я представила, как Карлайл впервые привел сюда Эсме, подарив ей полуразрушенную игрушку и оснастив всем нужным оборудованием, которое она хотела. Эдвард сделал торжественный шаг через широко открытые входные двери.