Шрифт:
И вот настало время все расставить по местам.
Отравленная стрела вонзилась точно в горло часовому – так, как отрабатывали на полигоне Моранво. Тогда провели три или четыре сотни опытов, чтобы получить верный ответ: люди теряли способность кричать и контролировать свое поведение, когда стрела перебивала им позвоночник в районе горла. Как показало сканирование, именно там проходят все нервные магистрали, связывающие тело с головным мозгом. Тяжелая металлическая стрела, перешибая кость в нужной зоне, разрывала командные связи, лишала жертву возможности к сопротивлению. Во время многочисленных тестов на полигоне это выяснили абсолютно точно. Именно тогда снайперы начали отрабатывать выстрел из арбалета в горло как лучшее средство нейтрализации часового.
Теперь все прошло без неожиданностей. Вражеский солдат не вскрикнул, не успел подать какой-либо знак. И уже не имело значения, произошло это потому, что был перебит позвоночник, или потому, что подействовал сильный яд, от которого у жертвы свело судорогой мышцы.
Дежурство по штабу тянулось невыносимо медленно и тоскливо. Старший лейтенант Мезенцев терпеть не мог такие наряды, предпочитал тащить вахты где-нибудь в стороне от начальства. Как говорится, чем дальше от командования, тем спокойнее живешь – эту истину знает любой опытный офицер. Начальство хлебом не корми, только дай устроить внеочередную проверку, а потом, докопавшись до какой-нибудь мелочи, радостно вздрючить всех, кто подвернулся под руку.
Нет, правильный наряд – это наряд на приличном удалении от штаба. Жаль, в этот раз не удалось отвертеться, теперь вот приходится томиться, дожидаясь восьми утра, когда произойдет смена. Единственное, что немного согревало душу, – факт, что в медчасти дежурит Мариночка Ведищева, очень симпатичная голубоглазая кукла-блондиночка, неравнодушная к вниманию Мезенцева.
Старший лейтенант так и называл ее – Мариночка, – делая исключения лишь в тех случаях, когда рядом находился командир гарнизона Саванга. Или начальник штаба. Или какой-нибудь вышестоящий офицер из управления флота.
Помянув главный штаб, старший лейтенант Мезенцев суеверно перекрестился, дабы не накликать беду. Сразу вспомнился командующий пятым флотом адмирал Борисов, о котором во всех бригадах сектора слагались легенды. Этот, с позволения сказать, умник мог довести до истерики любого нормального офицера. Слава богу, планет с ракетными батареями у флота в избытке, равно как и частей ПВО, не говоря уже о линейных кораблях и крейсерах, каждый из которых, вне всяких сомнений, требовал постоянного внимания Борисова.
Его любимые фразочки: «Любой командир корабля только тогда заслуживает уважения, когда сумеет сделать жизнь подчиненных невыносимой», «Сегодня – суббота, завтра – воскресенье, чертовски хочется поработать», «Непуганый боец предрасположен к безобразиям, это – потенциальный преступник, будущий убийца и насильник» – передавались из уст в уста, но со смехом их могли произносить лишь те, кто ни разу не попадал под тяжелую руку адмирала.
Начальнику гарнизона Саванга частенько доводилось переживать оглушительные «раздраи» во время проверок Борисова. Старший лейтенант Мезенцев даже краем уха слышал о том, что в былые годы генерал-майор Левенко дважды подавал жалобы на командующего флотом, мол, этот человек постоянно унижает достоинство офицеров. Только обе истории ничем хорошим не закончились, адмирала с должности не сняли, более того, он пообещал положить эти рапорты в гроб генерал-майору и даже «не пустить слезу над телом безвременно отошедшего в мир иной бездельника».
Старший лейтенант Мезенцев снял фуражку, нервно провел тыльной стороной ладони по лбу, хотя пота не было – просто стало не по себе, когда вспомнил об адмирале Борисове. К счастью, того сейчас не наблюдалось и близко от Саванга, командующий пятым флотом находился где-то в другой части созвездия Центавра, проверяя свои владения и, как обычно, доводя офицеров до тихой истерики.
А то ведь, окажись рядом, мог испортить восхитительную идею, как скрасить вахту... Мезенцев с трудом пережил первую половину дежурства – пока в штабе царила утомляющая дневная суета. Лишь теперь, ближе к часу ночи, по домикам и казармам разбрелись даже самые ретивые вояки. Штаб опустел, остались только горемыки вахтенной смены во главе с оперативным дежурным.
Мезенцев грустно вздохнул, вспомнив о том, что в этот раз приходится нести наряд вместе с подполковником Дорониным. Тот был старше чуть ли не на десяток лет, поэтому считал помощника молодым офицером, особых вольностей не позволял. Бывало, с другим коллегой Мезенцев мог и в рубке оперативного дежурного покемарить, а то и новости послушать, глядя в стереовизор... Но, увы, подобное являлось грубым нарушением Устава гарнизонной и караульной службы, а потому с Дорониным не проходило. Это могло бы состояться лишь в случае, если б вахту в рубке оперативного «тащил» кто-то из более молодых офицеров, с кем у Мезенцева существовали приятельские или равные отношения. Не срослось...
– На посту не спать! – грозно рыкнул старший лейтенант, заметив, что сержант из караульного взвода, отвечавший за доступ в штаб, закемарил.
Солдат не положил голову на стол, лишь подпер ее кулаком, но Мезенцев прекрасно знал: стоит дать немного слабины, и вахтенный не просто закроет глаза, а вырубится. Оно, конечно, ничего страшного не произойдет – железная дверь в штаб все равно заперта, открыть ее можно только изнутри, для чего, собственно, и сидит на стуле боец. Это его обязанности: разбираться, кто и зачем идет к оперативному дежурному, и лишь в случае внятных, предусмотренных инструкциями ответов – отпирать засовы.