К книге рапортов прикололи записку: «Просили зайти в архив». Утром после смены Пётр побрился, погладил рубашку, завязал галстук и пошёл в архив. Шагал бодро — морозный воздух разогнал ночную усталость.

Анна Сергеевна разложила перед ним пожелтевшие бумаги. — В папке Бодьинского детдома я нашла протокол приёма детей из Ижевска. К протоколу приложено отпечатанное на машинке указание: принять шестерых детей, прибывших из Казани, и рукописные справки, почти все размытые, но «Петр Ив» можно разобрать. В папке ижевского распределителя нашлась рассылочная ведомость — бюрократический язык, извините, — без указания имён, просто по числу голов. — Анна Сергеевна смущённо улыбнулась, характерным жестом поправила очки на переносице. — Детские дома эти давно ликвидированы, но, в отличие от Бодьинского детдома, казанские рукописные справки хорошо сохранились. Вам, Пётр Иванович повезло: мальчиков всего семь и Петра среди них нет. — Анна Сергеевна говорила, а Пётр смотрел в окно и видел пелену дождя, телегу, мокрую солому…

— Вы не слушаете?

— Вспомнил дорогу в Бодью. Мы сидели, скрючившись, потом не могли разогнуться. Нас на руках занесли в дом. Из ваших слов следует, что ниточка тянется в Казань. Возможно, там сохранился первоисточник рукописных справок.

— Поедете или послать запрос?

Пётр улыбнулся, Анна Сергеевна опустила глаза. «Застенчивая или игра такая?» — подумал и спросил: — Кто из нас дипломированный архивариус?

— Значит послать.

Пётр встал. — Не знаю, входит поиск в ваши служебные обязанности или вы возитесь со мной по доброте душевной, всё одно спасибо. — Он протянул руку. — Давайте без Иванович.

— Хорошо. Взаимно.

Ответ из Казани ждали долго. Уже появились проталины, когда однажды секретарь спустилась в цех из конторы и нашла Петра.

— Позвони в архив. Просили срочно.

Чувствовалось, что Аня возбуждена. — Приходите, как только сможете. Пришли ответы на все вопросы. Я так рада за вас. Что? До которого часа? Как сможете. Я подожду.

— Чего тянуть, — сказала секретарь. — Оставь смену на бригадира и иди. Зайди к начальнику.

Аня протянула большой конверт: — Читайте! — Пётр разложил перед собой листы. Копия списка детей, отправленных в Ижевск. Среди прочих подчёркнуто — Коваль Пётр Иванович, 1938 года рождения, украинец. Выписка из протокола ликвидации Дома ребёнка, эвакуированного из Киева. Заведующая — Кислая Г.П. Личный листок: ФИО — Коваль Пётр Иванович. Родился — 12 мая 1938 г. Национальность — украинец. Место рождения — г. Киев. Мать — Коваль Полина Ивановна. Отец — нет сведений. Передан на воспитание в Дом ребёнка из роддома №… рост, вес…

Они сидели по разные стороны стола и смотрели друг на друга.

— Со вторым рождением, Петя Коваль.

— Из этих документов не следует, что Зисман и Коваль одно лицо. И вообще, откуда взялся Зисман?

— Разыщете Полину Ивановну и всё узнаете.

— С этим можно не спешить. Выходит, права была Алевтина — не взяли меня из роддома.

— А это кто?

— Повариха детдомовская. Нет, искать надо не Полину Ивановну, а заведующую. Можно узнать, что кроется под Г и П?

— Если жила в Казани и была прописана. Запросим. Удивляюсь вашему спокойствию. Я и то больше разволновалась.

— Я же говорил — добрая душа. Повезло мне с вами. Без вас я бы так и не узнал, кто же я на самом деле.

— Вы преувеличиваете.

— Не скажите. Вы же историк. В нужное время, нужный человек на нужном месте. Хоть вы и моложе, быть вам моей крёстной.

Аня совсем смутилась. — Скажете такое.

— Насчёт матери не удивляйтесь. Обида детская давно прошла, а радоваться пока нечему.

На этот раз Казань ответила быстро. Если Кислая Галина Прокофьевна вернулась в Киев, разыскать её будет просто.

Двенадцатого мая Пётр зажёг свечу, долго сидел, перебирая в памяти свою жизнь, выпил бутылку коньяка и уснул спокойно. До отпуска и поездки в Киев осталось три месяца.

Пётр воспользовался опытом бывалых командировочных: вложил в паспорт красненькую купюру и протянул его ухоженной даме, отгородившейся табличкой «Мест нет.»

— Посмотрите, должна быть бронь.

Дама раскрыла паспорт, смерила Петра оценивающим взглядом.

— Люкс возьмёте?

— Да. Пожалуйста, пока на трое суток.

— Платить будете за сутки или сразу?

— Сразу. — Небрежно, с видом набоба. Сработало!

В люксе огляделся, плюхнулся на широкую кровать, раскинул руки и сказал вслух беззлобно: — Заходите, Полина Ивановна, полюбуйтесь на сыночка. Неплохо устроился. Правда?

Галина Прокофьевна жила недалеко от центра. Судя по возрасту, уже не работала. Пётр бегом поднялся по стёртым мраморным ступенькам на четвёртый этаж и остановился перед дверью отдышаться. Прочитал сколько раз звонить Кислой Г.П. и позвонил. — Кто там? — спросили за дверью. — Воспитанник ваш, Петя Коваль. — Седая женщина пристально смотрела на него из темноты. Сказала глухо: — Входи, Петя.

Говорили долго, спокойно, уютно… Пили чай с вишнёвым вареньем. Галина Прокофьевна разрезала вдоль большие бублики, мазала половинки маслом, угощала Петра. Постепенно история его рождения обрастала подробностями, становилась зримой, почти осязаемой.

— Первые годы я ждала её. Мало ли куда война могла занести. Другие приходили, а её не было. Лет через десять разглядела её на снимке в «Киевской правде». Писали хорошо, хвалили. Здесь она, в городе. Там и место работы указано.

Пётр смотрел, как Галина Прокофьевна достала из тумбочки потёртые папки, развязала тесёмки, отложила в сторону листы, исписанные выцветшими чернилами, подала ему вырезку из газеты.