Шрифт:
Но какое все это имело значение!
Даже если потребуется положить десять лет жизни, он все равно не остановится, пойдет до конца. Здесь был Люпен. Он словно видел его, догадывался о его близости. Вот сейчас грабитель этот покажется за поворотом дороги или выйдет из леса вон на ту опушку, а может быть, он поджидает Ботреле у выхода из деревни? И с каждым постигавшим его разочарованием юноша все яростней стремился к цели.
Порой он, опустившись на придорожную траву, с головой погружался в изучение документа, копию которого всегда носил с собой, переписав его с нужными гласными вместо цифр:
И часто по своей привычке ложился на спину в высокой траве и, глядя в небо, часами размышлял. Торопиться было некуда. Будущее за ним.
С завидным долготерпением шагал он от Сены к морю, от моря к Сене и обратно под небольшим углом, отступая лишь тогда, когда становилось совершенно ясно, что из обследуемого участка больше ничего не выжмешь.
Он облазил, исходил Монтивилье, Сен-Ромен, Октевиль, и Гонневиль, и Крикето.
Вечерами стучался в крестьянские дома и просился на ночлег. Покуривая после ужина, болтал с хозяевами, надеясь вызнать у них, о чем рассказывают старики в этом краю долгими зимними вечерами.
И вдруг, словно мимоходом, спрашивал:
— А про иглу вы знаете? Легенда о «Полой игле»? Не слыхали?
— Что-то нет… Не припоминаю, — следовал ответ.
— А вы подумайте… может, какая-нибудь старушка рассказывала? Ну что-нибудь об игле? Волшебной игле, не помните?
Но нет. Ни легенды, ни воспоминания. И на следующий день он снова весело пускался в путь.
Как-то раз, проходя по раскинувшемуся над морем селеньицу Сен-Жуэн, Ботреле спустился вниз вдоль нагромождения камней, скатившихся со скал.
А потом снова вскарабкался на плато и зашагал в сторону висячей долины Брюневаль, к Антиферскому мысу и бухточке Бель-Пляж. Идти было легко и радостно. Пусть он устал, но зато как хорошо жить! Так хорошо, что Ботреле позабыл и о Люпене, и о тайне «Полой иглы», и о Виктории с Шолмсом. Перед ним был лишь дивный пейзаж под голубым небом у изумрудного моря, сверкающего в солнечных лучах.
Внимание его привлекли квадратные валуны и обломки каменных стен, похожие на руины древнеримского лагеря. Рядом высилось что-то похожее на небольшой замок, имитация древнего форта с потрескавшимися башенками, высокими готическими окнами. Строение чудом уцелело на развороченном отроге, каменистом, кривом выступе, почти оторвавшемся от скалы. Узкий проход к нему загораживала решетка с перилами по бокам, опутанная колючей проволокой.
Ботреле начал с трудом пробираться к замку. Вверху сводчатой двери со ржавым замком стояло название: Форт Фрефоссэ. [7]
Он не стал заходить внутрь, а, свернув вправо, спустился немного по склону и пошел по тропинке, петляющей по краю скалы с деревянными перилами наверху. В конце пути оказался довольно тесный грот, словно сторожевая будка, выдолбленный на вершине скалы, наполовину уходящей в море.
В гроте едва помещался человек. Стены внутри были все испещрены надписями. В одной из стен было проделано квадратное отверстие, наподобие слухового оконца, выходящее прямо на форт Фрефоссэ, зубчатый венец которого виднелся в тридцати — сорока метрах отсюда. Ботреле скинул на пол сумку и сел. День выдался тяжелый, он устал и вскоре заснул.
7
Форт Фрефоссэ носил имя поместья, которому принадлежал. Спустя несколько лет после выхода этой книги и вследствие опубликованной в ней информации он был разрушен по требованию военных властей.
Его разбудил свежий ветерок, ворвавшийся в грот. Открыв глаза, юноша несколько минут просидел не двигаясь, рассеянно глядя прямо перед собой. Он пытался размышлять, ухватить еще дремавшую мысль. И уже, почти совсем проснувшись, собирался встать на ноги, как вдруг глаза его, расширившись от изумления, уставились в одну точку. По телу пробежала дрожь. Пальцы судорожно сжались, и Ботреле почувствовал, как на лбу, у корней волос, выступил пот.
— Нет… нет… — как в бреду повторял он, — это сон… галлюцинация… Этого никак не может быть…
Встав на четвереньки, он склонился к самому полу. В граните ясно виднелись две выдолбленные огромные буквы, каждая не меньше человеческой ступни.
Грубо выбитые, однако достаточно четкие, со стершимися в течение долгих веков углами, потемневшие от времени, все же это были, без сомнения, буквы Д и Ф.
Д и Ф! Немыслимое чудо! Именно Д и Ф, буквы из документа! Две единственные буквы документа.
О, Ботреле не надо было даже заглядывать в него, он и так помнил наизусть всю четвертую строчку, строку мер и ориентиров.
Он знал их назубок! Вот эти знаки навсегда врезались в глубину его зрачков, отпечатались в мозгу!
Изидор поднялся, снова прошел извилистой тропинкой, поднялся к старинному форту, снова исцарапал руки, продираясь сквозь колючую проволоку, и быстро зашагал к пастуху, чье стадо уже скрывалось за гребнем холма.
— Этот грот… вон там… грот…
Но губы его дрожали, слова замерли на устах. Пастух удивленно воззрился на юношу. Наконец, тот пролепетал:
— Да, грот… Вон там… справа от форта… как он называется?